— А как собираешься выкручиваться ты? — Мардукас делал такое лицо, как будто у него чесалось что-то. Наверное, руки. Да, точно, он хочет мне врезать — а нельзя.
— А мне нужно? — Дик снова улыбнулся. Он не хотел их раздражать или злить лишний раз, просто ничего не мог с собой поделать. Это ведь смешно — год назад он еще не сделал им никакого зла, а его засунули в клетку, унижали, мучили друзей на его глазах, а потом и его самого отдали чокнутому извращенцу. А сейчас, когда он повел убитым счет на сотни — гляньте-ка, и перевязка, и обезболивающее, и в туалет сводили, и напиться дали, и пальцем не трогают. Скажете, смеяться не над чем? Да если бы не такая чумовая усталость, он бы живот надорвал, глядя на Мардукаса. При нем разговаривать со Шнайдером и Ли — это все равно что при ребенке обмениваться намеками на неприличные анекдоты. Мардукас же так и не понял, что произошло.
— Давай проясним позиции, — контр-адмирал, берите пример со своего тайсё: кто имеет власть освежевать человека заживо, тот на его счет не бесится. — Ты считаешь, что своего уже добился. Даже гибель всех морлоков ничего не изменит. Когда с ними покончат — а в течение суток с ними покончат — все равно будет заседание Совета Кланов по поводу этого восстания. Все равно госпожа Джар получит свое: замордованный морлок ей сошел бы с рук, но уж никак не бунт в части. И хотя Совет скорее повесится в полном составе, чем передаст власть Керету, шум из этого выйдет. Дом Рива — и планетники, и хикоси — поймет наконец, что гемы — сила, с которой нельзя не считаться. Я видел твою стратегему. Ты хочешь отыграть у меня Путь, а стратегию свою построил на том, что я скован Законом. Так?
— Так.
— И ты полагаешь, что уже победил. С той минуты, как я проглотил приманку и решил, что ты возглавляешь основной прорыв — ты победил в любом случае. Ты мог погибнуть еще там, в тоннеле — это ничего бы не изменило. И что бы мы ни сделали с тобой сейчас или завтра — это ничего не изменит. Верно?
— Да, — Дику снова стало смешно. — Порт вам придется брать силой. Они не откроют ворота.
— Потому что ты так приказал?
— Потому что они так решили.
— Ты хорош, — Шнайдер покачал головой. — Но тебе шестнадцать или около того, и с этим ничего не поделаешь. В твои годы о морали и пути судят по себе. Самое умное, что можно с тобой сейчас сделать — это отпустить на все четыре стороны. Впрочем, добрые граждане, которых ты оставил без воды, тут же пустят тебя на все сорок четыре.
Дик кивнул, соглашаясь. За оцеплением волновалась толпа жителей Корабельного города, чей водный запас ухнул по шестнадцатому водосбросу. Как будто вчера был последний дождь на Картаго, честное слово… И — да, Шнайдер хорошо бы сделал, пинком вышвырнув Дика за оцепление: свободен. Добрые граждане сделают грязную работу, а тайсёгун останется весь в белом. Да и самому Дику этот расклад нравился гораздо больше — по крайней мере, все закончится здесь и сразу.
— Но ты прав, я связан Законом. Морлоки перед этим законом не отвечают, так что от Совета Кланов я могу откупиться только твоей головой. Поэтому сейчас тебя под усиленным конвоем отправят в уже знакомую тебе дворцовую тюрьму, где дадут как следует выспаться, а потом хорошенько накормят — и я лично прослежу, чтобы тебя не били и не пытали, чтоб еду ты получал с моего стола, чтоб никто не мешал тебе отдыхать вволю — словом, чтоб во время суда ты был в прекрасной физической и ментальной форме и мог в полной мере осознать и прочувствовать каждую секунду гибели твоих друзей и крушения твоих замыслов.
Насчет знакомой тюрьмы Шнайдер немного ошибся: сами-то нижние уровни дворца были знакомы, но камера, в которую Дика поместили, была совсем не то, что в прошлый раз. Как видно, тут есть отделение для обычных пленников и для важных особ, и теперь Дику пришлось знакомиться со вторым вариантом. На полу — покрытие, теплое и мягкое, хоть спи на нем. Но зачем спать на нем, если на койке — такой хороший матрас и такое теплое одеяло? Душевая кабина, а не просто кран и дыра в полу. Туалетная кабина, а не просто раковина со сливом. Если бы не решетка вместо четвертой стены — совсем была бы гостиница.
Когда конвойные ушли, Дик все-таки решил лечь на пол. Сил принять душ не было, а пачкать кровать не хотелось: сколько времени придется здесь торчать — неизвестно, как часто меняют постель — тоже.
Проснувшись, он обнаружил на постели чистый черный комбо, а на откидном столе — поднос с едой. Салат из яиц, мяса каппы и травы какой-то, и к нему штука, которую даже как назвать, неизвестно: снизу испеченный мясной фарш, сверху однородная масса, батат-не батат, поди разбери… Он ковырнул раза два и отложил ложку: тошнило. Еда что надо, но тошнит — наверное, головой ударился. А вот кофе выпил.
Подумалось вдруг — а вправду Шнайдер прислал ему это со своего стола? А если то же самое сегодня ела Бет? Или уже вчера? Сколько он проспал? Разбудил его зов природы, так что можно дать навскидку пять-шесть часов. Держится ли еще глайдер-порт?
Дик разделся, вошел в душевую кабинку. Здесь при помощи сенсора можно было даже регулировать температуру. Дик пустил горячую на максимум — ломота в теле была такая, словно его избивали; откуда? И синяки… Потом он вспомнил, что несколько раз в доспех попали пули, и после гранаты он летал, как бабочка — в общем, он чувствовал себя побитым, потому что и был побитым, и нечего удивляться. И мозги работают вполнакала от того, что тряска на них никогда еще хорошо не действовала.
Одевшись в черный комбо, он завернулся в одеяло и снова заснул — уже на кровати. Зачем умерщвлять плоть самому, когда желающие скоро в очередь построятся?
Но на этот раз выспаться не вышло. Три человека из роты Хаято разбудили его, заковали в наручники и анклеты и повели к лифту.
У лифта ждал тот человек, который в прошлый раз командовал казнью.
— Слушай, ублюдок, — сказал он, когда Дика втолкнули в кабину. — Шнайдер по каким-то причинам не хочет, чтобы тебя обижали. Его приказ — закон для меня. Но настанет момент, когда ему надоест играть в благородство. И это будет мой день. Я не могу сейчас пальцем тебя тронуть, но хочу, чтобы ты помнил: день наступит. Чтобы ты думал об этом каждую минуту.
В первый раз Дика допрашивали в мобильном штабе, который Шнайдер устроил прямо посреди Корабельного города. На этот раз его увели не дальше допросной комнаты при дворцовой тюрьме.
— Расскажи о морлоке, который называет себя Раэмоном Порше, — велел Шнайдер.
— Он хороший человек и добрый христианин, — Дик пожал плечом. Правым. Левое, ушибленное, плохо двигалось. — Задавайте конкретные вопросы, пожалуйста.
