Ознакомительная версия.
На его лице даже сейчас была черная маска.
Рядом со столом стояли два врача и охранник. В углу комнаты белели мраморные обломки — статуя античного воина раскололась, упав с постамента. Среди обломков валялся крохотный белый арбалет с двумя пружинными дугами.
Я отчего-то сразу пришел в себя и почти успокоился. Ничего страшнее произойти уже не могло. Помню, я отрешенно подумал, что стрелы в груди Смотрителя все же, наверное, не из мрамора, а из крашенного в белый цвет металла.
Увидев меня, Никколо Третий попытался приподняться, но его удержали врачи.
— Не надо двигаться, - сказал один из них. — Яд будет распространяться быстрее.
Я подошел к Смотрителю. Никколо Третий несколько раз открыл и закрыл рот в прорези маски - как выброшенная на берег рыба.
— У него паралич речевого центра, — сказал доктор. — Он не может говорить.
— Он может говорить, — ответил Галилео. — Оставьте нас. Все, без исключения, выйдите. Кроме тебя, Алекс.
— Но Его Безличеству нужна помощь, — сказал второй врач.
Галилео махнул рукой.
— Вы ему не поможете. Он жив только усилием воли. Быстрее, у нас мало времени.
Врачи и охранник подчинились. Несмотря на волнение и страх, я не мог не отметить абсурд происходящего: в комнате остались три человека в масках, словно здесь репетировали средневековую итальянскую комедию. Как выразился какой-то монастырский поэт — комедию с убийством.
— У нас и вправду мало времени, — сказал Смотритель.
Я вздрогнул. Его голос звучал странно и неестественно.
- Горло меня не слушает, Алекс, — продолжал Смотритель, — я говорю через Флюид. Меня, как ты видишь, убили. Постарайся, чтобы этого не случилось с тобой.
- Кто? - спросил я.
Смотритель закашлялся — и я с трудом узнал в этих звуках знакомый смех.
- Фехтовальщик, кто же еще. Галилео, покажи ему хронику... Он все тебе объяснит. Пока я жив, я должен передать тебе свой крест.
- Что это?
- На болтовню нет времени, Алекс. Дай руку. Нет, левую.
Я протянул ему руку. Он поднял левую ладонь, повернул ее так, что наши средние пальцы соприкоснулись, и сказал:
- Смотри внимательно...
Я уставился на наши соединенные кисти.
На тыльной стороне ладони Смотрителя стала проступать татуировка - павловский крест с раздвоенными острыми концами. Его середину закрывал лик солнца. Рисунок был выполнен в простой и благородной манере, напоминающей о древних алхимических трактатах. Сначала крест и солнце были желтыми, а потом сделались отчетливо-оранжевыми.
- Не убирай руку, - сказал Никколо Третий.
Он с неожиданной легкостью приподнялся (мне почудилось, что его грудь заскрипела), коснулся креста мизинцем другой руки, повел по нему ногтем — и рисунок вдруг сдвинулся с места, проехал по среднему пальцу Смотрителя (при этом уменьшившись и искривившись, словно перешедший на другую поверхность луч), поднялся по моему среднему пальцу — и оказался на моей руке, став в точности таким, как прежде.
Это произошло быстро и легко, будто Никколо Третий перекинул костяшку на счетах. Сперва я ничего не почувствовал. А потом понял, что время замерло — словно этим движением Смотритель выключил его. Я видел его черную маску, его бледную руку, свои собственные пальцы - но все было неподвижным.
Во вселенной остался лишь один крохотный родничок времени - татуировка на моей руке. Руке было холодно. Это был приятный, но требовательный холод, очень требовательный и одушевленный, населенный множеством ледяных иголок. Я стал дверью в этот холод, подумал я. И тени из него рвутся наружу, в мир, откуда я только что пришел...
Но я не приходил ниоткуда, вспомнил я, а был всего лишь одной из теней, населявших этот холод — и сейчас сделался... сделался...
Эта мысль свернулась на холоде, так и не превратившись в понимание. Источником холода было веселое алхимическое солнце.
Чем пристальнее я глядел на татуировку, тем сложнее было понять, что я вижу - словно из моих глаз била струя воды, смывая с объекта моего внимания слой за слоем. Солнце несколько раз изменило цвет и размер — а затем я на секунду перестал видеть Никколо Третьего.
Мне померещилось, что передо мной невысокий человек в треуголке и черном мундире со звездой. Я узнал Павла Алхимика. Сперва он глядел на меня требовательно и строго, но потом на его курносом лице появилась еле заметная улыбка.
— Если ты дойдешь до последнего поворота, - сказал он, — будь смелее... Не бойся посмотреть на это, не бойся... Ты ведь Смотритель, ха-ха-ха...
Павел исчез, и я понял, что гляжу на самого себя в высоком узком зеркале. За моей спиной, совсем недалеко, была часовня в виде короны из сияющего янтарного стекла. Она сразу же стала удаляться прочь. На пару секунд все закрыли клочья тумана, а затем я увидел башню с гравюры Павла — ту самую, что я мысленно собирал и разбирал каждый день во время своих духовных упражнений.
Я видел ее издалека. Она высилась над утренним морем; в ее арках и нишах стояли мраморные и бронзовые статуи, а на вершине сверкала часовня-корона. Утреннее солнце точно наложилось на павловский крест над ней. Казалось, именно он и светит миру.
У меня мелькнула мысль, что это видение — побочный результат моих ежедневных занятий: все было как на гравюре, если бы ту раскрасили. За исключением разве что уплывшего куда-то морского змея...
Нет, понял я, было еще одно отличие.
От часовни отходил мост, который не вел никуда, а так и обрывался в пустоту. На его краю, кажется, и стояло то самое зеркало, куда я только что гляделся. Ничего подобного на гравюре не было.
Потом башня исчезла и стало темно.
Я опять увидел свою руку. Выше и дальше белело застывшее лицо Галилео. Я сделал усилие, и замершая секунда треснула и рассыпалась, словно облепившая меня корка льда. Рука Смотрителя оторвалась от моей.
На моей руке теперь не было никакого павловского креста. Не было его и на руке Смотрителя.
Никколо Третий умер.
- Его Безличество велел показать тебе хронику, - сказал Галилео, - и, поскольку это было его последним поручением, я почтительно исполню его прямо сейчас.
Он подошел к двери, открыл ее и позвал:
- Хронист!
В комнату вошел один из монахов с вытатуированными на бритой голове буклями парика.
- Покажи Безличному, что здесь произошло.
Титулом «Безличный» Галилео назвал меня.
Монаха это ничуть не удивило. Он сдвинул два стула так, что они оказались напротив друг друга, и жестом пригласил меня сесть на один, сам же уселся напротив.
- Глядите мне прямо в глаза, - сказал он. -И не отводите взгляд.
Его глаза были желтыми и цепкими, как у хищной кошки. Мне показалось, что он сразу же схватил мои зрачки своими — и куда-то их потянул. Я сопротивлялся — это было непривычно и страшно, — но монах ободряюще улыбнулся, и я поддался.
Ознакомительная версия.
