В лагере воцарилась мертвая тишина. Никто из воинов не брякнул оружием. Никто не пробормотал ни слова. Все ждали решения короля. Все готовы были по первому его знаку ринуться на дикаря и убить его. Но Тсонгор не шелохнулся. В его голове вдруг всплыло все. Двадцать лет отвращения к самому себе, которое все накапливалось. Двадцать лет беспрерывных войн и резни. Он смотрел на человека, который стоял перед ним. Смотрел внимательно. Почти с неясностью.
– Я – король Тсонгор, – сказал наконец он. – Мои владения безграничны. По сравнению с моими владениями королевство моих предков просто песчинка. Я – король Тсонгор, и я провел свою жизнь верхом на коне. С оружием в руках. Да. Двадцать лет я воюю. Двадцать лет я покоряю народы, которые до того даже не слышали моего имени. Я прошел всю землю и сделал из нее свой сад. Ты мой последний враг из последней покоренной мною страны. Я мог бы тебя убить и поднять твою голову на острие пики, чтобы все увидели, что отныне на всем континенте правлю я. Но я поступлю иначе. Время сражений прошло. Я больше не хочу быть кровавым королем. Теперь мне предстоит править в королевстве, которое я создал. И я начну делать это с тобой, Катаболонга. Ты последний враг последней страны, и теперь я прошу тебя остаться со мной. Я, король Тсонгор, предлагаю тебе стать носителем моего золотого табурета всегда и везде, куда бы я ни пошел.
На этот раз по рядам воинов пробежал гул. Слова короля повторяли для тех, кто не расслышал. Пытались их осмыслить. А дикарь снова заговорил:
– Я – Катаболонга, и я не откажусь от своих слов. Я не возьму их назад. Я сказал тебе все. Я тебя убью.
Король закусил губы. Он не испугался этого дикаря, ему даже показалось, что тот готов принять его предложение. И – он и сам не знал почему – у него появилось чувство, что он сумеет убедить этого похожего на скелет человека. Что от него зависит его покой.
– Я не прошу тебя взять обратно свои слова, – сказал он. – Перед лицом всего своего войска вот что я предлагаю тебе, Катаболонга: пусть моя смерть принадлежит тебе. Я говорю это при всех. Она твоя. Я предлагаю тебе стать носителем моего золотого табурета на все грядущие годы. Ты будешь следовать за мной повсюду, куда бы я ни пошел. Ты всегда будешь рядом со мной. Будешь заботиться обо мне. А в тот день, когда захочешь взять то, что принадлежит тебе, в тот день, когда ты пожелаешь отомстить мне, я не стану сопротивляться. Ты меня убьешь, Катаболонга, когда захочешь. Завтра. Через год. В последний день твоей жизни, когда состаришься и устанешь от жизни. Я не буду защищаться. И никто не поднимет на тебя руку. Никто не посмеет сказать, что ты убийца. Потому что моя смерть принадлежит тебе. Ты только возьмешь то, что я сегодня обещаю тебе.
Все его воины застыли в оцепенении. Они не могли поверить своим ушам. Не могли поверить в то, что судьба самого обширного королевства отныне окажется в руках этого дикаря, который, обнаженный и невозмутимый, стоит посреди толпы в доспехах и с копьями. Катаболонга медленно приблизился к королю. Совсем близко. И застыл рядом. Он на несколько голов возвышался над ним.
– Я согласен, Тсонгор. Я буду повсюду следовать за тобой. С уважением. Я стану твоей тенью. Носителем твоего золотого табурета. Хранителем твоих тайн. Я всегда буду рядом с тобой. Самым смиренным из твоих людей. А потом я тебя убью. Памятуя о своей стране и о том, что ты сжег во мне.
С этого дня Катаболонга стал носителем золотого табурета короля. Он повсюду следовал за ним. Прошли годы. Тсонгор закончил свои войны. Он построил города. Воспитал своих детей. Приказал вырыть каналы. Управлял своими землями. И еще прошли годы. Он уже постепенно ссутулился. Его волосы побелели. Он правил огромным королевством, которое постоянно объезжал, чтобы следить за тем, как живут его Подданные. И всегда рядом с ним был Катаболонга, он следовал за ним как тень, как знак угрызений совести. Как наглядное свидетельство его былых войн. Он повсюду был с ним, своим присутствием напоминая ему о его преступлениях и о смерти. И таким образом Тсонгор ни на минуту не мог забыть, что он натворил в своей молодости за двадцать лет. Война постоянно жила тут, в этом огромном худом теле, которое всегда было рядом с ним. Молча. И которое в любую минуту могло перерезать ему горло.
Двое мужчин старели вместе. С годами они стали друг для друга как братья. Казалось, давний договор забыт. Их связывала глубокая дружба. Без слов.
«Я знаю», – сказал Тсонгор. Он не понял, о чем идет речь, а у Катаболонги не хватило духу повторить. Наверное, время еще не пришло. Король Тсонгор сейчас ответил ему: «Я знаю», и Катаболонга опустил глаза и тихо, как обычно, удалился. Пусть этот день начинается. Ему было грустно. Но он ничего не сказал Тсонгору. А вслед за королем во дворце встали все. Вокруг царила страшная суматоха. Еще столько всего предстояло сделать. Столько всего уладить. Король выдавал замуж свою дочь Самилию. В этот день начинались свадебные торжества, и придворные дамы из свиты принцессы суетились, приводя в порядок последние украшения, заканчивая последние вышивки.
Город ждал прибытия послов жениха. Говорили о нескончаемой веренице людей и лошадей, которая уже совсем на подходе, о том, что она везет во дворец горы золота, тканей и драгоценных камней. Ходил слух о каких-то сказочных предметах, назначения которых никто не знал, но от одного вида которых смертные немели. Самилия бесценна. Так сказал Тсонгор Коуаме, правителю соляных земель. И Коуаме решил положить к ногам Самилии все, чем он владеет. Все. Свое королевство. Свое имя. Он предстанет перед ней бедным, как раб. С сознанием, что его огромные богатства – ничто по сравнению с его невестой. С сознанием, что перед ней – только один он, без ничего. Говорили, что все богатства его королевства стекутся на улицы города. Богатство всего его народа будет сложено во дворе королевского дворца. Перед бесстрастным взглядом короля Тсонгора.
Это был день приношений. Улицы города тщательно убрали. По всему пути, где ожидался проезд кортежа, ковром лежали розы. Шитые золотом полотнища свисали из окон. Все ждали, когда появится первый всадник нескончаемой процессии соляного королевства. Весь город, не сводя глаз, смотрел, не запылится ли в долине южная дорога. Каждый хотел первым увидеть вдали всадников кортежа.
Но видны были только люди, которые уже раньше расположились на северных холмах. Те, кто разбил там лагерь. Те, кто уже дал отдых своим лошадям. Все видели лишь людей, что недвижно сидели, смотря на город, где велись последние приготовления. Они были там. На северных холмах. Сидели недвижно, огорченные тем, что никакого кортежа не видно.
