Ознакомительная версия.
Оба они знали, что тайная история человечества — история тысячелетней Большой игры, ведущейся мощными организациями. Последние триста лет играют Клаб, представляющий европейскую цивилизацию, и Артель, защищающая мир Евразии. Войны, революции и прочие социальные катаклизмы — вершина айсберга Игры. Основная её часть происходит в обманчивом и потаённом мире секретных операций.
— Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра, — задумчиво произнёс Палыч девиз, взятый из одного английского романа. Старуха энергически закивала.
— Именно так. И ради преобладания в Игре мы порой пускаемся на такие авантюры, о которых добропорядочным гражданам знать не следует. Про Клаб уж не говорю — это записные безбожники, но даже и мы, Артель, умудряемся проделывать множество гнусностей.
Палыч грустно потупился. Споры о моральной допустимости тех или иных действий всегда велись в руководстве Артели, состоявшей по большей части из православных. Но к общему мнению так и не пришли, и потому в каждом конкретном случае руководствовались, прежде всего, целесообразностью.
Старуха выпустила клуб дыма.
— Поглядите, Павлик, на нынешнюю ситуацию. Вы не находите, что она чересчур искусственна, нарочита, что нам её навязывают?..
Палыч пожал плечами.
— Бывали и более странные происшествия. Или… — глаза под толстыми стёклами стали жёсткими, — вы думаете, что этого ниндзя нам подложили соработники?
Пожилая дама сухо рассмеялась.
— В верхушке Артели всегда имели место нестроения и несогласия, уж я-то помню…
Подумав, Палыч решительно помотал головой.
— Нет, в противном случае я бы хоть что-то знал. Нам следует исходить из того, что мы видим, Мария Николаевна: некое очень опасное лицо или группа лиц объявили войну функционерам КГБ.
— А это не могут быть их внутренние интриги? — спросила старуха, задумчиво попыхивая папиросой.
Она имела основания спросить об этом. Весь последний год «Правда» обильно публиковала на первой полосе некрологи по почившим государственным и партийным деятелям. Но тех, кто внезапно покинул этот мир, не удостоившись прощания в главной газете страны, было гораздо больше. Поговаривали, что новый хозяин Кремля попросту расчищает себе поле для планируемых реформ, изводя всякие человеческие сорняки на партийной ниве. Возможностей таких у генерального с его чекистским прошлым было предостаточно.
Но Пал Палыч жестом отмёл это предположение.
— Мы проверяли. Да, они убрали кое-кого из наиболее одиозных типов, но не в этом случае. КГБ уже ведёт расследование, нам надо только подключить к нему наших людей. Ну а если всё-таки всплывёт, что происходящее имеет отношение к Игре, мы успеем скорректировать наши действия. Кто из соработников займётся этим?
Мария Николаевна аккуратно загасила окурок в монументальной пепельнице и вновь взялась за вязание.
— Людьми у меня сейчас небогато, — проговорила она, — уж очень много сил отнимают афганская кампания и польская смута. Барышень старших уровней в Обители много, но они недостаточно подготовлены. Привлеку одного чекиста-отставника. В Игру он посвящён частично, но весьма опытен именно в такого рода делах.
— Как его зовут? — поинтересовался Палыч.
— Логинов. Илья Данилович, — ответила старуха.
— Свяжите меня с ним, я его проконсультирую в японских реалиях.
Всё было сказано, но Пал Палыч уходить не спешил. Было видно, что он не решается что-то сказать. Для посланца Совета это было, вообще говоря, удивительно. Почувствовав смятение визави, Мария Николаевна отложила вязание и посмотрела ему в лицо.
— Я догадываюсь, о чём вы хотите попросить, Павлик, — ласково сказала она.
— Романс, — нерешительно проговорил он, — в вашем исполнении.
— Не вы первый, — рассмеялась она. — Вот уж никогда не предполагала, что именно с этой безделицей войду в историю.
Гибким, как у девы, движением она поднялась с кресла и подошла к пианино. Комнату заполнили томительные аккорды из канувшей в лету жизни.
— Не смотрите вы так, сквозь прищуренный глаз, джентльмены, бароны и леди[4], — пела величественная дама, и перед Палычем кружились картины, которых он никогда не видел: скачущий в последнюю отчаянную атаку эскадрон, слезами размытый вид исчезающего на горизонте берега, мертвенный в сизом табачном дыму свет лампионов в гнусном баре чужой страны…
* * *
Илья Данилович вошёл в Контору со служебного входа. Для него этот огромный дом был не символом всесокрушающей государственной машины, а рабочим местом. Даже сменив три года назад лубянский кабинет на кафедру в Университете дружбы народов, чтобы преподавать основы марксизма-ленинизма студентам из развивающихся стран, доцент Логинов воспринимал Контору как родное гнездо. Офицеров КГБ в отставке не бывает…
Впрочем, этого свежеотстроенного монументального здания, куда недавно перебралось всё руководство, он совсем не знал. Поднялся на лифте и петлял по коридорам, пока не нашёл кабинет — обычный обширный кабинет крупного советского руководителя, обставленный удобной, но тяжеловесной мебелью. Работал кондиционер — редкость даже в Москве — и это было здорово, потому что на улице палило невыносимо. Над столом висело парадное фото генерального, бывшего главного шефа Конторы. С другой стены на него искоса поглядывал с портрета Феликс Эдмундович. В виде памятника он же маячил за окном, всем своим видом внушая уверенность, что расположился здесь навечно.
— Присаживайтесь, Илья Данилович, — пригласил полный человек в больших старомодных очках, точно таких, как у главы государства на портрете.
У нового начальника пятого управления — «пятки»[5], как фамильярно именовали её внутри Конторы — была репутация жестокого самодура, но сейчас он вёл себя вполне обходительно. С облегчением впитывая прохладный воздух, Логинов сел в кресло и сделал вид, что ест глазами начальство.
— Наметилась небольшая работёнка. Как раз по вашей части, — продолжал начальник.
Про «работёнку» Логинов знал уже многое — благодаря своему артельному куратору. Мощная тайная организация, обладавшая глубочайшей историей, всегда защищала интересы Российской империи, как бы та ни называлась. Но напрямую сотрудничать с насквозь пропитанными коммунистической идеологией властями СССР не считала для себя возможным. Всё происходило гораздо сложнее и тоньше: в органы советской власти и компартии, особенно в специальные службы, широко инфильтрировались агенты. В Артели хорошо знали, сколько сотрудников того же КГБ честно служили государству, имели в кармане партийный билет и при этом в душе не являлись коммунистами. Тот же Логинов начинал службу в территориальной управе небольшого города, в тридцатые годы имевшего статус «расстрельного». Очень скоро он узнал, что прямо под его кабинетом находится подвал, в котором казнили его отца — тоже чекиста. Это никак не повлияло на качество службы Логинова, но с тех пор он завёл привычку отмечать конец трудового дня одинокой выпивкой, в процессе которой метал нож в висевший напротив его стола портрет Ленина. О его причуде знала добрая половина сослуживцев, но это не помешало его карьере, даже переводу в главк. Впрочем, в этом более чувствовалась рука Артели. Её агенты вышли на Илью Даниловича и поразили его перспективой тайной службы стране, которой, вроде бы, уже нет, но которую он всегда воспринимал как своё настоящее Отечество.
Ознакомительная версия.
