Едва Ефим Шумахер расправился с борщом, как по громкой связи передали на весь огромный зал столовой, уставленной столами с грязной посудой: «Спецпоселенец–богаделец № 713–456! Немедленно явиться в комнату именинника!»
Шумахер вскочил по приказу, едва не опрокинув дощатый подносик.
— На тот свет торопишься? Так хоть поел бы напоследок, — усмехнулся его напарник по бригаде.
Ефим с сожалением взглянул на кашу, хлеб и компот — сожрут ведь, пока вернёшься.
— Не жалей! В комнате именинника тебя тортиком накормят.
На памяти Шумахера ещё никого из лагерников не вызывали в комнату именинника. День рождения у него был совсем не сегодня, а день ангела Евфимия, если подходить по–православному, приходится на 17 января, 2 апреля, 29 мая, 24 июля, 2 декабря. Тоже никак с сегодняшним числом не стыкуется.
— Если чего там такого, я у тебя стёганое одеяло себе заберу? — крикнул уже издалека напарник.
— Забирай всё!
* * *
Комната именинника была в воспитательной части. Перед ней высился громила в бушлате и валенках. На шее у него висел длинноствольный автомат, который он держал за обе ручки.
— И что за моду взяли у американцев нянчить автомат перед собой! В наше время оружие носили на плече.
— А те чо, дохляк!
— Тут переходы узкие. Перегородил мне дорогу, что та баба у колодца коромыслом.
— Тебя, фитиль, не спросили! — толкнул его вертухай прикладом в раскрытую дверь и отрапортовал: — Спецпоселенец–богаделец № 713–456 по вашему приказанию доставлен!
— В наше время с оружием честь не отдавали, — и тут напоследок съёрничал Шумахер.
— Не дыми ты, окурок! — ещё раз толкнул его сзади вертухай. — А то валенком затушу.
— Вы свободны, сержант! — раздался бархатистый артистический баритон из–за раскидистой пальмы.
* * *
В комнате именинника действительно пахло, как в артистической уборной — дорогим мужским одеколоном, особым кремом для бритья и гелем для укладки волос. Сложное сочетание ароматов тщательно ухоженного мужчины, которое так любят женщины из великосветской тусовки.
— Добро пожаловать, Ефим Петрович!
Из кресла за раскидистой пальмой поднялся капитан в настоящей парадной форме, а не в лишаястом камуфляже, столь модном сегодня. Причём мундир был из самого дорогого сукна безо всякой примеси синтетики. Такие носят только офицеры и солдаты роты почётного караула в Кремле и актеры, играющие сталинских маршалов.
— Прям как в старом кино.
— Да–да, вы правильно поняли, я — из самого Центра, — показал ему капитан настоящую «корочку» — развёрнутый документ, а не пластиковую карточку, как принято на низах.
Как–то так вышло, что Шумахеру довелось за всю жизнь всего трижды побывать на «профилактической беседе» с глазу на глаз у особиста. Все эти встречи заканчивались стереотипно: письменным заверением в горячей любви к правящему режиму и подпиской о неразглашении темы беседы с особистом. Поразило его совсем иное — все без исключения его собеседники–особисты были западными украинцами по внешности. Жгучие чёрные очи, орлиные носы, волосы цвета воронова крыла. Не хватало только усов, как у гуцульских гайдуков в исторических кинолентах, перед которыми трепетали польские, венгерские и словацкие паны, а также молдавские бояре. И еще поражали дружелюбные улыбки и неподдельно сочувствующие взгляды пронзительно чёрных глаз.
Шумахер объяснял себе их поведение так. Учебники и практические пособия по актёрскому мастерству у особистов не менялись ещё со времен Высших школ КГБ при Андропове, который потребовал от чекистов особого обращения с «клиентами».
Ароматный особист вежливо поздоровался и, не отпуская руки Шумахера, по–дружески сказал, ласково заглядывая в глаза:
— Но ведь с каждым может случиться, каждый может оступиться. И бывает так, что человек не удержится, когда перед ним свободная клавиатура включённого компьютера. Она будто бы сама просит, чтобы кто–то коснулся её клавишей.
— Виноват, так оно и было, ну, будто бы чёрт попутал.
— А может, вам кто–то из охраны разрешил воспользоваться компьютером по доброте душевной?
— Нет, в комнате воспитателей никого не было, когда я там мыл полы.
— А куда все они ушли?
— Была только одна воспитательница–психологичка в тот день. Наверное, в туалет её захотелось.
— Как её фамилия?
— Откуда мне знать!
— Мы всё равно узнаем по графику дежурства.
— Ну, ладно, это была Наталочка Семёновна.
— То есть старший лейтенант Назаренко… Ну и давно она делает вам такие поблажки?
— Ни разу! Она очень строгий воспитатель и психолог.
— Может быть, она сочувствовала вам. Бумагу и карандашики не предлагала? Эти бывшие студентки факультетов психологии любят опекать своих старых профессоров.
— Нет, она училась не в московском вузе. Мы не могли с ней встречаться на воле.
— Но это всё лишь прелюдия к раскрытию темы… Вот старший лейтенант Назаренко сказала вам, что отлучится всего на пару минут. Кстати, женский туалет напротив. И вы ринулись к компьютеру, чтобы по ленте новостей узнать, что твориться в мире. Я вас не осуждаю. Человеку трудно без информации. А у вас в лагере по радио только программа «Как молоды мы были», а по телевизору только канал «Когда мы были молодые». Внутренняя компьютерная сеть сообщает только о событиях тюленегорской сенильной зоны богадельного режима.
— Нет, я сразу вышел в компьютерную почту.
— И кому вы написали письмо?
— Вы сами знаете, иначе бы вас не послали в нашу глухомань с штабного паркета.
— О, какая опытность в общении со спецслужбами!.. Дорогой мой Ефим Петрович, наш разговор, как вы сами понимаете, фиксируется на все виды носителей информации для отчётности… Итак, ваш адресат?
— Вольфганг Шульце. Академик. Германия.
— Вы давно с ним знакомы?
— Мы жили с Вольфом в одной комнате общежития МГУ.
— У вас был ещё один адресат — Жак Фризе.
— Жак Фризёр, если точнее. Тоже академик. Франция. В общежитии он жил в соседней комнате.
— И что же вы написали друзьям молодости?
— Простите великодушно старика. Вы можете прочитать мое письмо на мониторе, но, не обижайтесь, вы в нём ничего не поймёте — там не слова, а одни формулы.
— А может, и пойму.
— Простите, классные специалисты по квантовой механике, сильным воздействиям внутри атомного ядра и гравитонике не пойдут служить в вашу, простите, «контору».
— И чем наша контора плоха?
— Я этого не сказал. Просто денежное содержание особиста на порядок ниже заработка физика–гравитонщика.
