Ознакомительная версия.
Ему было, однако, ясно, что теперь уже Москве своими силами не справиться. Кольцо, обхватившее город, перекрывшее если пока ещё не совершенно все, то, во всяком случае, все основные пути подвоза, можно было взломать лишь двойным ударом: изнутри – и извне. Одновременно, по общему плану.
И в принципе это было возможно. В том случае, что губернаторы прилегающих регионов поддержат Москву и примут его, Лаптева, предложение.
А у них есть основания принять его: люди понимают, что, по сути, идёт борьба не за столицу, а за Кремль. А им, Лаптевым, уже обещано губерниям то, чего они давно уже хотели. И обещано без малого по максимуму. Они поверят, в хорошее всегда легко поверить.
Правда, пока могло показаться, что губернаторы поддерживают Третьего с его Ладковым: они ведь по указанию верховной власти прислали людей, тех самых, что и образовывали сейчас петлю, накинутую на шею столицы. Но и это было игрой. Потому что прислали они тех, кто мог показаться силой лишь глупцу: неорганизованную толпу. Которая может считаться пассивной силой, но уж активной – никак. А ведь подлинная, активная сила была у каждого губернатора. Но её он не включал. И Кремль её не просил, кстати. Потому что та сила – ОМОН, внутренние войска – уже показала, что она в общении с Москвой крови не побоится. А кровопролитие сейчас Третьему ну совершенно ни к чему – перед выборами, на глазах у всего мира! Потому что сейчас именно он является нападающей стороной. Агрессором. Ну, а мы (думал дальше Лаптев) всего лишь находимся в состоянии необходимой самообороны.
Вывод был более чем ясен: просить коллег помочь серьёзной силой. На то кольцо ответить своим. Серьёзным. А из Москвы только подпирать. Стать той наковальней, на которой молот извне будет плющить рыхлое колечко.
Правда, губернаторы, формально, внутренними войсками в своих областях не командуют. Да и у ОМОНа свои линии подчинения.
Но и части ВВ, и ОМОН живут не на Красной площади, а там, в областях. И не формально, но практически очень многое в их повседневном житье-бытье, да и не только повседневном, зависит не от верховной, далёкой власти, но от здешней, что совсем рядом. В чьих возможностях – сделать твою службу то ли мёдом, то ли горькой редькой. И поскольку им не раз уже приходилось слать своих молодцов на помощь столичным властям, то…
К каждому есть свой подход. С одними достаточно переговорить по закрытой связи. К другим придётся посылать эмиссаров – в знак глубокого уважения. Надо полагать, четверть из намеченных откажется; самые слабые, привыкшие есть из властной руки. Которую, кстати, наполняют другие регионы. Москва в первую очередь. Но остальные три четверти скорее всего пойдут на риск. Потому что в случае успеха они в своих уделах станут, по сути, несменяемыми. А кому из них этого не хочется? Ну, одному-другому и мерещится нечто более высокое. Но это можно и пообещать.
Начать немедленно. Где там хитроумный Полкан?
Вот уж правда – хитроумный. Как ему удаётся придумывать такие штуки?
А может, и не ему вовсе?
Собственно, а какая разница?
Никакой.
4В треугольной Крепости Власти и её известных филиалах сегодня тоже что-то было не так, как в обычные дни. Чувствовалось, как всегда, напряжение; но не то деловое, рабочее напряжение активно действующей власти, а какое-то другое: может быть, его следовало бы назвать напряжённым недоумением, растерянностью? Во всяком случае, на подступах к кабинету Третьего не замечалось такого движения, как обычно; персонал рангом пониже, правда, был на местах и в общем занимался своими делами – или делал вид, что занимался, зато жрецы высокой степени посвящения куда реже возникали в коридорах, да и то не все. Причиной, скорее всего, было то, что как только стало известно, что (как тут иносказательно говорили) лёд тронулся прежде времени, многие поспешили на места, в регионы: оставалась ещё надежда, что личным воздействием удастся всё вернуть в условленные рамки или хотя бы замедлить, чтобы вернуть всё под прежние лозунги, антимосковские и проправительственные. Вот почему обезлюдели вдруг кабинеты. Но сам Третий был на месте и работал достаточно активно. Сейчас, например, разговаривал с губернатором обширной сибирской территории, всего лишь в конце прошлого года им назначенным. Вернее, не разговаривал ещё, а лишь дожидался соединения, которое на сей раз не получилось так сразу, как бывало обычно. Вообще-то связь работала нормально, с предыдущим собеседником, своим полномочным представителем по этим регионам, соединили сразу; но, к сожалению, не с ним самим, а лишь с его резиденцией, где самого чиновника не оказалось на месте, был где-то в поездке, и пришлось потребовать, чтобы его немедленно разыскали и передали, чтобы сразу же позвонил сюда. Была надежда, что хоть он там, на месте, понимает и почему операция началась раньше предусмотренного, и, что ещё важнее, нельзя ли всё переиграть, вернуть, так сказать, на исходные позиции. Хорошо бы, конечно; но с каждой минутой у Третьего крепла уверенность в том, что никакого возвращения не будет и что надо думать уже о других вещах, прежде всего – о собственной безопасности. Потому что измена была кругом, измена и предательство, и самой крупной его ошибкой было – не понять этого заранее и не принять мер.
Сдаваться он не собирался: не тот характер, и на всеобщий позор он выставляться не станет ни в коем случае. Другое дело, что сейчас силой ничего не добьёшься, но только дипломатией, переговорами, компромиссами. Тактическое искусство учит, что и при отступлении надо соблюдать порядок, а не драпать сломя голову.
И всё же уверенность в том, что замысел правильный и обязательно приведёт к выигрышу, то бишь к утверждению Ладкова, внезапно чуть покачнулась, дала маленькую, но трещину.
Случилось это сегодня после неожиданного телефонного звонка. Неожиданного – это говорило о том, что не всё было предусмотрено, достаточно хорошо продумано. Можно было бы, конечно, упрекнуть в этом Полкана, теперь ставшего уже начальником ладковского штаба. Однако Третий понимал, что политтехнолог тут ни при чём. Самому, самому надо было сообразить, чтобы найти нужный ответ заблаговременно, и достаточно убедительный.
Звонил Равиль Умаров из своей удельной вотчины, по современному именовавшейся республикой и формально всё ещё остававшейся в составе Российской Федерации. Умаров был человеком решительным и действия предпочитал словам. Поэтому он сразу же, не рассусоливая и не тратя времени на протокольные ритуалы, сказал:
– Дошла до меня весть о твоих замыслах, – обращения на «вы» Равиль принципиально не признавал. – Слушай, это нехорошее решение. Очень плохое, поверь. Не делай этого, пожалуйста, да?
Ознакомительная версия.
