— Да, Другой Дан, — пробормотал он снова. Да. Так говорила Маара, вспоминая, на что он способен, напоминая о том, как брат проиграл ее. Другой Данн… и Её Данн. Двое.
А ведь много лет назад они с Маарой стояли на этом самом месте, и она, узнав о его очередном безрассудном намерении, говорила брату: «Ты никогда бы так не поступил, это Другой подговаривает тебя».
Другой. Кем из двух был он сейчас? Снежный пес разжал челюсти, и рука Данна выпала из его зубов. Рафф неторопливо вернулся туда, где сидел раньше, — к стене, расположившись рядом с двумя изумленными охранниками.
— Другой, — бормотал Данн.
Он встрепенулся, и Гриот подумал, что припадок продолжается и что ему снова предстоит уклоняться от взлетающих в воздух рук и ног. Однако Данн схватил блюдо с маком и сунул его в руки Гриоту.
— Забери. Не давай мне его больше.
Гриот подозвал одного из солдат, передал ему блюдо и велел:
— Выброси это. Уничтожь.
Солдат с блюдом вышел.
Данн наблюдал за происходящим, напряженно подрагивая, сузив глаза. Потом он обмяк и упал на кровать.
— Иди ко мне, Рафф, — позвал он.
Снежный пес подошел, вспрыгнул на постель, и Данн обхватил его руками. Он надсадно всхлипывал, сухой плач драл его горло; слез не было.
— Пить, — прохрипел он.
Второй солдат поднес ему кружку с водой. Данн выпил все, начал было говорить: «Еще, хочу еще…» — но откинулся на спину и заснул, прижимая голову собаки к своей груди.
Гриот приказал солдату найти себе и напарнику смену, а самим идти отдыхать. Да и Гриоту тоже нужно было поспать.
Эта сцена с Данном (даже не с Данном, а с каким-то безумцем, принявшим обличье Данна) разыгралась так стремительно, что Гриот не успел толком понять, что происходит. Ему нужно было все хорошенько обдумать. Боясь отходить от Данна слишком далеко, он лег на кровать в соседней комнате и дверь оставил приоткрытой.
«Другой», — говорил Данн.
Гриот чувствовал, что должен поговорить с кем-то еще — с Шабисом? На самом деле ответить на все его вопросы сумела бы только Маара. Если бы он мог вернуть ее хотя бы на несколько минут, то знал бы, о чем надо спрашивать.
Через открытую дверь Гриот видел, как пришли два новых солдата и встали у стены. Рафф встретил их тихим рычанием, но, взмахнув пару раз хвостом, затих. Пес уснул. Данн уснул. Гриот тоже уснул.
И проснулся в полной тишине. Данн не шевелился в соседней комнате, неподвижны были пес и двое солдат, сидевших на корточках, которых тоже сморил сон. Сон и покой царили в комнате.
Гриот тихо вышел, умылся, переоделся, поел, возвращаясь постепенно к обычному укладу жизни в Центре. Затем занял свой пост за столом в большом зале. Там он и просидел вплоть до полдневной трапезы — думал, подсчитывал запасы, принимал всех, кто хотел его видеть. Обычно поток просителей или жалобщиков, сопровождаемых переводчиками (за час или два Гриоту приходилось порой сталкиваться с дюжиной языков), был неиссякаем, однако в этот день они почти не беспокоили его. Солдаты были растеряны. Хуже того, они были напуганы. Все знали, что их генерал, чье внезапное и долгое отсутствие только увеличивало его престиж, совершенно обезумел и пытался поджечь Центр. Они не представляли, о чем и как спрашивать Гриота, хотя каждый из них имел на это право. Гриот сидел за столом; солдаты не покидали своих хижин. Они ждали. Они ждали от Гриота объяснений. И еще сильнее они ждали объяснений от Данна.
Не только солдаты не знали, как относиться к происходящему, не знал этого и сам Гриот. Его чувства к Данну были близки к восхищению и уж во всяком случае превосходили обычное почитание вышестоящего командира. До визита на ферму он днями напролет ухаживал за этим исхудавшим, покрытым шрамами телом, с рубцами на талии, которые могли появиться только от острых шипов цепи для наказания рабов. Что ж, Гриот и сам побывал в рабстве; больше любой другой кары рабы боялись этой тугой металлической цепи. Он видел, как Данн беснуется под воздействием мака, и, если бы не снежный пес, бывший генерал вполне мог убить его.
А что же он чувствует сейчас? Ясно пока было только одно: он, Гриот, создал здесь армию, — да это действительно была настоящая армия, пусть и немногочисленная. Он, Гриот, управлял ею, командовал ею, кормил и одевал своих солдат, строил планы завоеваний. Если Данн умрет, или окончательно сойдет с ума, или снова уйдет и не вернется, то во главе армии станет Гриот. Это, во-первых.
Но, помимо всего прочего, существует и нечто такое, что трудно свести к простому факту или четкой формулировке: это не что иное, как слава Данна (или как еще можно назвать эманации, исходящие из него?), разлетевшаяся до самых далеких городов Тундры. Гриот сам был тому свидетелем. Он ходил в Тундру, переодетый беженцем, преодолевал коварные топи, сидел в трактирах и придорожных харчевнях, долгими вечерами пил нелюбимые им напитки, слушал сплетни на рыночных площадях. Все знали, что старые махонди мертвы, но что им на смену пришли молодые, и это были не просто махонди, а генерал по имени Данн. Кое-кто говорил, что на самом деле его зовут принц Шахманд, но откуда пошли эти слухи? Только не от Гриота! Это все старуха, это она направляла деятельность шпионов, плела свою сеть, которая теперь стала сетью Гриота. Но настоящее имя генерала было Данн, а не то, что придумала старуха. Странно и тревожно было слушать Гриоту эти разговоры. Данн не так долго пробыл в Центре перед тем, как уйти на ферму, а по возвращении очень скоро опять ушел, на этот раз к Нижнему морю. И тем не менее Данну этого было достаточно, чтобы пробудить воображение людей, заставить говорить о себе. В мыслях жителей Тундры он жил особой, не зависящей от него жизнью. Они ждали, что генерал Данн вернет Центру его старую власть и вновь покорит Тундру. Нынешнее же правительство Тундры быстро ослабевало. Все ждали его, генерала Данна. Каким словом можно назвать подобную славу? Это иллюзия, так сказал Шабис. Это блеск пустоты, как болотный газ или зеленоватые огоньки, бегущие над морскими волнами (Гриот однажды видел их собственными глазами). И все же она была всемогуща, его слава. И все же она была ничем. И все же люди ждали генерала Данна.
Гриот создал армию, умелую и дисциплинированную армию, но по сравнению с Данном он был никем, потому что только Данн обладал… чем?
Гриот сидел и раздумывал над этими вопросами, сидел долго и тихо в большом зале — небольшая фигурка под высокими колоннами и изогнутыми потолками, на которых сохранились еще древние краски — ярко-красные, синие, желтые, цвета морской волны. Гриот не придавал особого значения былой пышности обстановки, однако полагал, что она каким-то образом была связана с величием Данна. Была ли? Но почему его так волнуют истинные и надуманные качества Данна, если сам он не очень-то интересуется Гриотом и даже чуть не убил его? Однако Гриот не мог не думать о Данне. Не такая уж длинная жизнь Гриота — суровая и опасная жизнь — не научила его любви и нежности, если не считать той больной лошади, за которой он ухаживал в одном из своих временных пристанищ, но которую пришлось вскоре бросить из-за необходимости вновь бежать и скрываться. Он понимал привязанность Данна к снежному псу. Но теперь Гриоту казалось, что хотя он раньше и любил Данна, то сейчас уже в Данне больше не осталось ничего из того, что он, Гриот, в нем любил. Да и само это слово «любовь» смущало его. Разве можно назвать любовью страстное обожание мальчиком своего боевого командира? Вряд ли. Куда же подевался тот красивый, приветливый, добрый офицер — капитан, а потом и генерал? От того Данна осталось лишь нечто неуловимое — его способность разжигать ожидания людей, которые никогда даже не видели его.
