— Шон, встревай, встревай! — заволновался сержант.
Шон начал говорить громко и с удивительной быстротой:
— Кошки иногда пожирают свой окот, а иногда нет. Кошка, которая жрет своих детенышей, — бессердечная скотина. Я знавал кошку, которая все время жрала свой окот — у нее были четыре ноги и длинный хвост, и каждый раз, когда она сжирала свой окот, на нее нападала вертячка. Я сам прибил ее однажды молотком, потому что не мог больше терпеть вони от нее, так что не могу…
— Шон, — попросил сержант, — а ты можешь говорить о чем-нибудь кроме собак и кошек?
— Да не знаю я, о чем же говорить-то? — сказал Шон. — Я из кожи вон лезу, чтобы только вам угодить, честное слово. Если бы вы мне сказали, о чем говорить, я бы уж постарался.
— Дурак ты, — промолвил сержант грустно. — Никогда ты не станешь констеблем.
Я уж подумал, что лучше послушать деда, чем тебя. Ты крепко его держишь?
— Так точно. — ответил Шон.
— Ну, так пошли, и может быть, мы доберемся до казармы сегодня же ночью, если только у этой дороги вообще есть конец. Что это было? Слышали шум?
— Я ничего не слышал. — ответил Шон.
— Мне показалось, — сказал другой полицейский, — что я слышал что-то в кустах на обочине дороги.
— Вот и я слышал. — сказал сержант. — Наверно, хорек. Хотел бы я, черт подери, выбраться уже из этого проклятого места, где не видно дальше кончика носа. Теперь ты слышал, Шон?
— Так точно, — ответил Шон, — там в кустах кто-то есть, потому что хорек бы шумел не так, если бы вообще как-то шумел.
— Ближе друг к другу, ребята, — скомандовал сержант, — и шагом марш; если здесь кто-то и есть, то нам до них дела нет.
Не успел он договорить, как внезапно раздался топот ног, и в то же мгновение четверо полицейских оказались окружены, и со всех сторон их лупили палками, руками и ногами.
— Дубинки к бою! — проревел сержант, — Шон, крепко держи этого типа!
— Слушаюсь, — ответил Шон.
— Встаньте вокруг него, ребята, и бейте все, что подойдет близко!
Голосов нападающих слышно не было, только быстрый топот ног, свист палок, ловко попадавших в большие тела или стукавшихся друг о друга, да учащенное дыхание множества людей; четверо же полицейских производили немало шума, с яростным энтузиазмом отчаянно отбиваясь со всех сторон и проклиная темноту и своих противников.
— Осади! — крикнул вдруг Шон. — Осади, а то тыкву разобью! Кто-то тянет у меня арестованного, а я уронил дубинку!
Полицейские работали дубинками настолько резво, что их противники исчезли так же быстро и таинственно, как появились. Две минуты яростной, бесцельной драки, и вокруг снова было молчание ночи, без единого звука, за исключением тихого скрипа ветвей, шелеста листвы и лепета ветра над дорогой.
— Пошли, ребята, — сказал сержант. — Надо выбраться отсюда как можно быстрее.
Кто-нибудь ранен?
— Я схватил одного из врагов, — сказал Шон, тяжело дыша.
— Что ты схватил? — переспросил сержант.
— Я схватил одного из них, и он выворачивается, как угорь на сковородке.
— Держи же его как следует, — обрадовался сержант.
— Слушаюсь, — ответил Шон. — На ощупь он маленький. Если кто-нибудь из вас подержит арестованного, я ухвачу этого получше. Ну и народ тут, головорезы просто, верно?
Другой полицейский взял за руку Философа, а Шон обеими руками ухватил своего пленника.
— Тихо ты, тебе говорят! — сказал он. — А то сейчас стукну, честное слово.
Ё-мое, на ощупь это как будто мальчишка!
— Мальчишка? — переспросил сержант.
— Ну да, он мне до пояса не достает.
— Должно быть, тот щенок из дома, что спустил на нас собак — который зверей любит. Ну, парень, и что ты хотел этим сказать? Ты ведь за это в кутузку пойдешь, малой! Кто с тобой был? Отвечай! — И сержант нагнулся к пленнику.
— Подними голову, сынок, и отвечай сержанту! — сказал Шон. — Ой! — вскрикнул он, и тут же дернулся вперед. — Держу, держу, — проговорил он, — чуть не вырвался. Это никакой не мальчишка, сержант — у него усы!
— Что такое? — переспросил сержант.
— Я взял его за подбородок, а там усы! Я чуть его не выпустил от удивления, честное слово.
— Попробуй еще раз, — сказал сержант потише. — Ты ошибаешься.
— Не буду я его трогать, — сказал Шон. — Мягкие такие усы, как у козла.
Хотите, сами потрогайте, сержант, а мне что-то не хочется.
— Возьми его вот здесь, — сказал сержант, — и хорошенько держи.
— Слушаюсь, — ответил Шон и подвел к своему начальнику что-то сопротивляющееся.
Сержант протянул руку и дотронулся до головы.
— Да, ростом он и точно с мальчишку, — сказал сержант, провел рукой вниз по лицу и тут же отдернул руку. — И вправду у него усы, — сказал он твердо. — Что за чертовщина? Никогда еще я не встречал усы так близко от земли. Может, они поддельные, и парень просто прикидывается?
Сержант снова протянул руку, не без усилия над собой, нащупал подбородок и дернул. Тотчас же раздался крик, такой громкий и внезапный, что все полицейские подпрыгнули от страха.
— Настоящие усы, — сказал сержант со вздохом. — Хотел бы я знать, в чем тут дело. Голосина у него, как у двух мужиков, это факт. У тебя не найдется еще спички?
— У меня в кармане плаща остались еще две, — ответил один из полицейских.
— Дай-ка одну мне. — сказал сержант. — Я сам зажгу.
Он пошарил вокруг себя и нащупал руку со спичкой.
— Смотри, Шон, держи его хорошенько, чтобы мы его как следует разглядели, потому что это что-то уж совсем занятное.
— Я держу, двумя руками, — ответил Шон, — он может только головой вертеть, а на голову я ему навалился грудью.
Сержант зажег спичку, заслонив ее на мгновение рукой, а потом повернул ее на нового пленника.
Они увидели маленького человечка, одетого в узкую зеленую одежду; у него было широкое бледное лицо с вытаращенными глазами, а под подбородком висели тонкие длинные седые усы — тут спичка погасла.
— Это лепрекон, — сказал сержант.
Пару минут полицейские стояли молча; наконец, Шон заговорил:
— Вы так думаете? — спросил он недоуменно. — Да это уж само по себе занятно!
— Да, я так думаю. — ответил сержант. — Неужели не ясно, что это так и есть?
Ты же сам его видел.
Шон опустился перед своим пленником на колени.
— Скажи, где деньги? — зашипел он. — Говори, где деньги, а не то шею сверну!
Остальные полицейские тоже сгрудились вокруг них, угрожая лепрекону и допрашивая его.
— Отвалите вы, — рявкнул на них Шон. — Он же не может ответить вам всем! — И он снова повернулся к лепрекону и встряхнул его так, что у того щелкнули зубы.
