Он был и не нужен здесь, в общем-то. Просто хотелось сделать Рокс приятное и встретить ее сестренку из плена.
— Убийца, — обронила девочка, проходя мимо него, и толкнула его рюкзаком.
Дик вздохнул. Имперский офицер, который вел учет обмена пленных, хмыкнул. Поставив последнюю отметку, он обменялся рукопожатиями с офицером-тэка от вавилонской стороны. Дик махнул на прощанье рукой имперским пленникам и улыбнулся снова, когда в ответ поднялись четыре десятка ладоней.
— Почему ты ничего не сказал этой писухе? — спросил Данг.
— А что я должен был ей сказать?
— Ну, например, если ты кого-то и в самом деле считаешь убийцей, докапываться до него — не лучшая идея.
— Я должен был зарычать на нее погромче, что ли?
— Да ну тебя. Погоди, я вот расскажу Рокс, она ей вставит.
— И Алессия тут же полюбит меня как миленькая.
— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты не требуешь к себе уважения. Хэнь хао, ты зарубил тайсё, нет, еще лучше — ты пощадил тайсё, это видела вся планета. На Картаго тебе не нужно требовать к себе уважения. Но они-то этого не видели. Они видят пацана ростом с тэка, и у этого пацана даже нет еще удостоверения личности… и твой офигенно старинный и крутой флорд дела не поменяет, потому что только один человек из ста понимает, какой он старинный и крутой.
— Ты к чему клонишь?
— К уважению, мужик! Эй, мы сейчас идем встречать Имперского инквизитора, и на тебя опять будут смотреть как на недоросля.
— Ты думаешь, я должен ей пригрозить флордом?
— Ей?
— Это женщина. Сестра-минервинка.
Они свернули в один из боковых проходов. Данг ориентировался на Тайросе значительно лучше, чем Дик. Он здесь вырос. Точнее, он здесь проводил все время, которое не проводил в полетах.
— Тебе ведь и ее не обязательно встречать. Она прекрасно знает, где стоит «Сабатон». Ты просто хочешь встретиться с этими твоими монахами.
— Допустим.
Куда бы ты ни шел на Тайросе, ты всегда попадал в доки. Штука была в том, чтобы найти нужный док, с учетом того, что строились эти доки по мере освоения и пробуравливания ледяного астероида без всякой системы, а нумеровались в порядке создания.
— Но это даже не твои монахи. Это совсем другой корабль. Женский.
— Они не монахи.
— Да Яма вас разберет с вашими тонкостями, кто монах, а кто нет. Не трахаются, мяса не едят и молятся все время — значит, монахи. А что тебе приснился твой бывший коммандер — ничего не значит.
— В Синдэне едят мясо. Кроме пятниц и постов.
Данг изобразил плевок.
Номер дока был 615. Дик положил ладонь на сенсор терминала.
— Стажер Суна и стажер-навигатор Данг просят встречи с кем-нибудь из экипажа. Мы пришли, чтобы сопроводить Имперского Инквизитора на борт «Сабатона»…
Створ дока открылся. Юноши вошли в переходное помещение, гравитация тут же упала до четверти обычной, и та поддерживалась за счет вращения Тайроса. Из «кишки» переходника вылетел сначала плотный вещевой мешок, а потом выбралась небольшая полуседая женщина в черном хабите минервинки и повязанных поверх туники синдэнских хакама.
Дик припал на колено, и Данг за ним, но поклон длился дольше, значительно дольше, чем требуют приличия — а потом Дик даже сел на пол. Женщина в хабите Синдэна, поднявшаяся вслед за инквизитором, удивленно смотрела на юношу — а тот смотрел на инквизитора снизу вверх.
— Да, — сказал он, вставая наконец. — Вот так я вас узнал. Сестра Елена.
— А я тебя узнала сразу. Ну, конечно, снимки — но «Кухулин у брода» произвел самое сильное впечатление. У вас необычайно талантливый премьер.
— Класс, — Данг прыснул. — Про вас с Огатой и так болтают, а теперь тебя голым видела вся Империя.
— Под одеждой все люди нагие, а если скульптор правдив, то стыдиться вам, молодой человек, нечего.
Данг хотел смутить монахиню. Инквизитора. Ага, сейчас.
— Я имела в виду это выражение сдержанного отвращения на лице, которое поймал скульптор. Вам ведь не нравится убивать.
— Не особо, — согласился Дик.
Уже четыре женщины поднялись из «кишки» за ее спиной, все вооруженные, с компактными вещмешками через плечо — конвой инквизитора.
— Изумительный флорд, — сестра Елена склонила голову, прищурившись. — Ох, это не флорд. Это настоящий орриу. Наследство Майлза Кристи?
— Если он будет таскать эту штуку так просто по улицам, его рано или поздно пристрелят ради нее, — влез Данг. — Я всегда ему говорил.
— «Всегда» — это два месяца, — уточнил Дик.
— Понятно, — сестра усмехнулась. — Ну что ж, я принимаю ваше приглашение совершить путешествие на «Сабатоне». По правде говоря, мне хотелось напроситься. У вас невероятно интересное наследство, Ричард. Или вы предпочитаете Райан?
— Как вам угодно, — Дик осторожно откашлялся, что-то в горле мешало. Обратился к начальнице конвоя. — Простите, сестра…
— Паула, — подсказала высокая чернокожая женщина.
— Сестра Паула, я хотел спросить… известно ли уже что-нибудь о десантном корабле «Ричард Львиное Сердце», пропавшем в секторе Фарны?
— Нет, — лицо сестры Паулы выразило неподдельное сожаление.
— Извините.
Всемером они вновь пересекли центральный сектор Тайроса — огромный рынок, биржу и информаторий, и вообще все сразу, — не через толпу, а по одной из служебных галерей, открытых для имперского инквизитора. Но кто-то узнал. Кто-то всегда все узнает.
Здоровенный купольный экран осветился изображением трех погребальных ракет, стартующих с плоскогорья. Потом из-под потолка раскатился голос джитара, многострунный перелив, от которого сердце Дика замирало каждый раз. Голос Бет пролился одновременно:
Словно птица, что на оклик отзовется — там, в груди
Затрепещет внезапно сердце, потревоженное мечтой.
Пусть печаль неисчислима, пусть беды неизбежны —
Неизбежна и наша встреча на последнем берегу.
— Они уже в третий раз это крутят, — Данг хмыкнул. — Неужели думают тебя достать?
— Пусть думают. Я никогда не устану это слушать.
Вновь и вновь мы сбиваемся с пути, но по-прежнему
Шагаем под синим небом, постигая синеву.
И конца дороге нет, и края нет, но я иду,
И полной горстью черпаю небесный свет.
— Что это за песня? — спросила сестра Елена.
— Очень, очень старая, — сказал Дик. — Из тех времен, еще до Эбера. Нашлась в архивах семьи Фиоре. Называется она… Трудно так просто перевести… «Всегда и много раз», наверное. «Сколько угодно раз»…
И однажды, в час прощанья, кода сердце замолчит,
Когда тело в безмолвии расточается в ничто —
Ты познаешь чудо жизни, познаешь чудо смерти —
Одинаковое для цветов, для ветров и городов…
Словно птица, что на оклик отзовется — там, в груди,
Будет снова и снова рождаться образ той мечты.
И уста, что прежде горестно печалям счет вели,
Приоткроются для песни — еле слышной, но живой…
— Я не понимаю нихонго, — с неподдельным сожалением сказала сестра Елена.
