Два дня прошли, трепетных два дня, которые не забудутся никогда. К этому времени вооруженные силы всего свободного человечества были наготове. Повсюду, на всем протяжении «Стены Смерти», авио-отряды готовы были вторгнуться в «Страну Молчания». Но по-прежнему «Стена Смерти» непоколебимой, хотя и невидимой твердыней, охраняла своих господ от мести белых рабов…
Командированный редакцией «Европейской Правды» в качестве корреспондента, я находился при одном из авио-отрядов, неподалеку от «Стены Смерти», в городке Бернвилле. Нестерпимо тягучи и томительны были дни ожидания, дни напряженного бездействия в то время, когда рядом лилась кровь, а мы не могли быть даже свидетелями борьбы. Нервы не выдерживали… Хотелось чего-нибудь необычного, что разрядило бы напряженную атмосферу ожидания и нервного подъема. И этот разряд пришел…
Я давно лично знал Карстона, величайшего инженера наших дней, строителя Гибралтарского туннеля и Берингова моста. Мы были дружны еще с университетской скамьи, одно время даже переписывались; потом переписка как-то сама собой прекратилась, но мы сохранили самые лучшие отношения, и наши редкие встречи носили самый теплый, сердечный характер. Более двух лет прошло со дня нашей последней встречи, и только что полученная от Карстона телеграмма заинтересовала меня: «Ждите меня сегодня, 29-го, по очень важному делу; буду после 18 часов. Карстон».
Часы показывали 14. В моем распоряжении было 4 часа, быстро промелькнувших в сутолоке корреспондентской работы. Ровно в 18 я был дома, в своей комнате в гостинице.
Карстон немного запоздал, и мне пришлось терпеливо ждать его, пока, наконец, к подъезду гостиницы мягко подкатил автомобиль и через минуту знакомая фигура инженера появилась на пороге моей комнаты.
Среднего роста, не полный и не худощавый, всегда элегантно одетый, спокойный, неизменно вежливый с оттенком сердечности, он импонировал всем и каждому. Бледные щеки Карстона всегда разгорались, когда разговор касался его великих творений, современных и будущих завоеваний техники. Не умевший красиво без умолку болтать пустых, галантных фраз и сыпать любезностями, он был плохим собеседником.
Но эта необщительность разом исчезала, лишь только разговор касался техники. Тогда Карстон совершенно преображался: наряду с общечеловеческими социальными проблемами, все лучшее, весь смысл жизни, для него воплощался в технике; он восторгался ею, с невыразимым увлечением говорил о новых проектах, о своих очередных работах, о величии задач, стоявших перед грядущей техникой…
Мы просидели, я думаю, около часу. Блестя глазами, он рассказывал о постройке Берингова моста, об уже законченном Гибралтарском туннеле, о разрабатываемом им проекте электростанции на Замбези, осуществление которого перевернет всю жизнь Южной Африки; быстро, без запинок, пересыпая речь бесконечными цифрами, говорил о выдвигаемом им проекте создания городов-санаторий на побережье Средиземного моря, которые оздоровят человечество, вольют в него новые силы…
Относительно цели своего сегодняшнего визита он говорил очень мало. Из его слов я узнал лишь, что мы и еще несколько человек сегодня ночью куда-то полетим. Куда?.. Зачем?.. Он лишь загадочно улыбался в ответ.
— Потом, потом, мой дорогой Ведрин! А сейчас могу вам обещать лишь одно: сегодняшней ночью вы опишете события, которые поразят мир; каждому слову вашей корреспонденции будет напряженно внимать все человечество. А пока не спрашивайте. Я хочу сделать вам сюрприз! — вот все, что отвечал Карстон на мои расспросы.
Солнце уже зашло и лишь прощальные его лучи оранжево-розоватой зарей отливались на снежно-белых облачках, когда мы сошли с подъезда и уселись в автомобиль. Шофер взялся за колесо, четко забился мотор и, как будто смеясь над надоевшей стоянкой, авто со всей мощью своих 50-ти сил рванулся вперед и помчался, в каком-то упоении глотая километр за километром.
Кругом было тихо и пустынно. По моим расчетам мы проехали уже километров 15–20.
— Здесь! — вдруг произнес Карстон, нагнувшись к шоферу. Авто замедлил ход и остановился. Мы сошли на землю.
Прямо с шоссе мы свернули куда-то влево, направляясь к видневшейся впереди густо зеленеющей роще. Сдержанным ритмом позади нас билось сердце поворачивавшегося авто, потом вдруг заколотилось бешено-радостно, и со все замирающим гуденьем авто понесся назад, в город…
Минут 10 быстрой ходьбы и мы были у цели. На маленькой, зеленевшей полянке, в сумраке обступивших ее кругом деревьев, тяжелой неподвижной массой громоздился какой-то предмет. В нем смутно угадывался аэро, но какой-то новой, непривычной конструкции. На совершенно гладком, продолговатом теле аппарата не было и признаков окон, и лишь в передней части поблескивали широкие, застекленные прямоугольники. Небольшие плавники, сбоку и сзади, как у дирижабля, дополняли картину. Крыльев не было совсем. Грузной, серо-голубой массой аппарат, казалось, врос в зелень поляны.
По узкой, в несколько ступенек лесенке, мы поднялись в аэро. Бесшумно отворилась маленькая дверь, также бесшумно захлопнулась, и мы очутились в ярко освещенной поместительной каюте, без окон, с обитыми кожей стенами и мебелью. Прямо перед нами, за небольшим столом с газетами и книгами, сидело трое мужчин.
Карстон представил нас. Говоря откровенно, я был приятно удивлен — среди них не было ни одного корреспондента какой-либо газеты.
Одного звали Губером. Инженер-электрик по профессии, он был правой рукой Карстона во всех его работах. Высокий и стройный Губер выглядел много моложе своих 40 с лишним лет.
Второй был сутуловатый, совершенно седой старик, с длинной, как у патриарха, серебряной бородой. Из-за стекол пенсне на меня ясно и приветливо глянули голубые, юношески-пытливые глаза. Это был Берницкий, знаменитый физик, одно из светил современной науки. Третий из находившихся в каюте был одним из двух механиков «Мстителя».
Глава III
На борту «Мстителя»
«Мститель» был последним звеном в длинной, блестящей цепи аэромашин, сконструированных гениальным Карстоном. В основу своих машин Карстон положил совершенно новый принцип, и последнее его творение — «Мститель» было поистине идеалом аэромашины, неизмеримо превосходившим все существовавшие аэро.
Едва захлопнулась за нами дверь, как тотчас же приглушенным ритмом забились могучие машины, без малейшего толчка мы отделились от земли, и в темнеющем сумраке надвигавшейся ночи устремились вперед…
