Ознакомительная версия.
– Так ведь Фред Пинк должен был чем-то заинтересовать Хрюшину сестру, иначе она бы раньше времени сбежала. Чего ты истеришь?
– Я? Истерю?
Капельки слюны долетают до пламени свечи.
– Ох, за одно упоминание la Voie Ombragée сеид бы тебя уничтожил! И был бы совершенно прав.
– Да? Вряд ли сеиду, да пребудет он в вечном покое, это бы удалось. Ну ты чего так всполошилась? Наша биография – чудо чудное, диво дивное. Когда еще представится случай поделиться ею с благодарным и неболтливым слушателем. Потому что наша гостья неболтлива. Вот давай ее спросим, болтлива она или нет. Чтобы ты волноваться перестала. – Он поворачивается ко мне. – Мисс Тиммс, скажите, вы собирались публиковать рассказ Фреда Пинка, услышанный в этот незабываемый вечер?
Не могу ни кивнуть, ни помотать головой.
– Будем считать, что нет, любезная сестрица. Можешь расслабиться.
– Расслабиться? Ты ведешь себя как разбалованный подросток! Вдобавок гостью мы заманили с большим трудом, от первого обалдина она отказалась, а…
– Нора! Нора, перестань. Прекрати немедленно. Ты опять за свое: пугаешь себя понапрасну всякими «если бы да кабы», вместо того чтобы наслаждаться весьма успешным результатом.
Я отчаянно пытаюсь понять, что происходит. Какой еще результат?
Иона поворачивает ко мне глумливое лицо:
– Фред Пинк тебе все рассказал, солнышко, но так и быть, я тебе еще раз объясню. Очевидно, сестра твоя унаследовала у тебя не только склонность к полноте, но и острый ум. Когда ты отправилась на встречу со мной – то есть со мной в теле какого-то старика, которое я позаимствовал, дабы изобразить мистера Пинка, – то на полпути передумала и решила вернуться. К такому повороту событий я подготовился заранее. За тобой следили, и в укромном уголке парка, у эстрадной площадки, один из наших контрактников из «Блэкуотера» прыснул тебе в лицо чудесным зельем. Ты, бедняжка, тут же упала в обморок. Однако же я и это предвидел, поэтому машина Ассоциации скорой помощи святого Иоанна ждала за углом. Наши незаменимые помощники усадили тебя в инвалидную коляску и за пять минут довезли к апертуре. Даже позаботились о том, чтобы ты не промокла, капюшоном личико прикрыли – от дождя и от досужих взоров. Итак, тебя доставили в наш оризон, который моя сестрица превратила в копию «Лисы и гончих», того самого паба, куда ты и направлялась, а потом завлекли в лакуну – в самое сердце оризона. Зная, что воспоминания Одаренных корректировать очень сложно, я на всякий случай стер из твоей памяти весь день, поэтому ты и не помнишь, как днем уехала из Лондона. А когда ты очнулась, я рассказал тебе самую сенсационную историю в твоей журналистской практике. – Иона проводит языком по верхним зубам. – По-моему, получилось весьма неплохо. Ах, я чувствую себя великим сыщиком, который на последних страницах книги раскрывает загадочное преступление. – Иона поворачивается к сестре, которая все еще негодующе глядит на него. – Да, любезная сестрица, согласен, томатный сок нашей гостье не понравился, а вот орешки кешью с обалдином она сжевала с большим удовольствием. Да, признаю, в роли Фреда Пинка я несколько увлекся и рассказал чуть больше, чем собирался. Ну и что с того? Через две минуты она умрет, а мертвые журналисты статей не пишут.
Она умрет? Он сказал «она умрет»? Меня сейчас убьют?
– Ох, какой же ты болван, братец! Тебе лишь бы бахвалиться! – говорит Нора напряженным от гнева голосом, но я ее почти не слушаю. – Никогда и ни с кем не смей обсуждать la Voie Ombragée. И Своффем, Или, Эр-Риф и Кантильона тоже не смей упоминать. Ни при каких обстоятельствах. Никогда, понял?!
– Обещаю исправиться, любезная сестрица, – с притворной покорностью вздыхает Иона.
– Когда-нибудь твоя наглость тебя погубит, – презрительно замечает Нора.
– И не говори, сестрица.
– И вот тогда, если получится, я сама спасусь, а тебя брошу.
Иона хочет что-то съязвить, но внезапно меняет тему:
– Я изголодался, ты изголодалась, наш операнд изголодался, а ужин давно готов: тушка ощипана, обвязана, обалдином обмазана… – Он всем телом поворачивается ко мне и громко шепчет: – Очарована, околдована и так далее{46}. Кстати, ты дышать перестала. Или не заметила еще, солнышко?
Очень хочется считать это очередной садистской издевкой, но я действительно не дышу. Вот и все… Смерть ждет меня не в перестрелке, не в автокатастрофе, не в кораблекрушении, а здесь, внутри этого… кошмара, которого быть не может, не должно, но он все-таки существует. Близнецы медленно начинают хватать и сворачивать воздух перед собой, все убыстряя и убыстряя темп, стремительно выводя какие-то знаки и узоры, словно обезумевшие каллиграфы. Губы их шевелятся, но я не понимаю, слышу ли шепот, или в ушах шумит эхо мозга, умирающего от недостатка кислорода. Над пламенем свечи возникает какой-то сгусток размером с деформированную, безликую голову. Он пульсирует багряным сиянием, то ярким, то темным, то ярким, то темным, а из боков и снизу высовываются длинные тонкие корешки, будто удерживая его в сумрачном воздухе. Длинные плети тянутся ко мне. Пытаюсь откинуть голову или зажмуриться, но не могу. Хочется завопить, как в фильме ужасов – длинно, протяжно, во все горло, – но не могу. Корешки заползают мне в рот, в нос и в уши, а потом боль копьем вонзается в лоб, будто в глаз циклопа. Из отверстия что-то вытекает и собирается прямо передо мной – прозрачный мерцающий шарик, меньше бильярдного, затуманенный бесчисленными звездами. Вот оно, мое истинное «я». Вот она, моя душа.
Близнецы, подавшись вперед, выпячивают губы и резко вдыхают.
Моя душа растягивается, как примятый воздушный шарик.
Это моя душа, это я, вот только надеяться больше не на что, не на что, не на…
Внезапно в узком просвете между Грэйерами возникает чей-то силуэт. Женская фигура в модной куртке. Широкий торс затеняет и пламя свечи, и пульсирующий сердцемозг. Справа Нора Грэйер в ужасе отшатывается. Иона не может шевельнуться – незваная гостья пухлой короткопалой рукой с маникюром цвета павлиньей лазури хватает его за горло и, взмахнув другой рукой, будто крылом, вонзает толстую шестидюймовую спицу в незащищенное горло, проткнув его насквозь, как гигантскую маслину коктейльной шпажкой. Из обеих ранок вытекает кровь, темная, словно патока на серых камнях. Иона ошарашенно таращит глаза, челюсть отвисает, голова безвольно никнет, он хрипит, кровь в ранках пузырится. Незваная гостья отпускает его, но спица… нет, шпилька для волос остается в горле. Голова Ионы свешивается на сторону, и моему взгляду предстает серебряный наконечник шпильки – лисья мордочка со сверкающими камешками глаз. В сознание откуда-то издалека проникают крики Норы: «Убирайся! Убирайся, проклятый призрак! Пошла прочь!» Незваная гостья и вправду растворяется, исчезает, сквозь нее уже просвечивает пламя свечи. Моя растянутая душа снова собралась в шар и тоже растворяется. Тело умерло, но душа спасена. Зеленый, как океанские глубины, кулон моей спасительницы, качнувшись, проходит сквозь мою душу, освещенный последними отблесками звездного сияния.
Вечность, маорийский нефрит, я сама его выбирала, я его упаковывала, я когда-то отправила его той, кого люблю.
Айфон вибрирует у сердца Бомбадила. Его холодными пальцами достаю мобильник из балахона лыжной куртки – насупленное утреннее небо обещало ненастье, поэтому пришлось заставить Бомбадила купить ее в магазинчике неподалеку от нашей неприметной гостиницы. Снежная крупка запорашивает экран. Контрактник из «Блэкуотера» прислал сообщение:
Темно-синий «фольксваген-тигуан» припаркован в 50 м от входа в проулок Слейд, на углу Вествуд-роуд.
Отвечаю коротко:
Прекрасно.
Наши контрактники – мастера своего дела и дальнейших указаний не ждут. Из-за мерзкой погоды наша гостья могла задержаться или вообще решила бы не приезжать, что создало бы целый ряд неприятных осложнений, ведь превращать нежелание в желание – процесс трудоемкий и непростой. Однако же все обошлось, наша гостья приехала на четверть часа раньше назначенного времени, можно немного расслабиться. Нахожу на мобильном Бомбадила музыку Филипа Гласса к фильму «Шоу Трумана» и слушаю импровизированный предбанкетный концерт. В конце прошлого века мы с Ионой смотрели этот фильм в Сен-Тропе, в маленьком кинотеатре на тихой улочке. Когда главный герой с ужасом обнаружил громадную пропасть между своим существованием и жизнью остального мира, мы очень расчувствовались. Кстати, Лазурный Берег – весьма подходящее место для отдыха и восстановления сил; после долгих девяти лет, вынужденно проведенных раненым телом Ионы в стазисе, несколько недель на Ривьере пойдут ему на пользу. Там всегда много богатых бездельников, в телах которых Иона сможет развлечься, а я – насладиться ласковыми лучами солнца после пяти дней невыносимой английской погоды. У ног Бомбадила возникает лунно-серая кошка, мяукает, выпрашивает еду.
Ознакомительная версия.
