Троцкий ошарашенно уставился на меня.
– Что за чушь… – начал говорить он, но в его голосе уже чувствовалась неуверенность.
– Чушь? Чушь – это победные реляции, которые вы получаете от Брандлера, Тальгеймера, Крестинского и Радека! – не стесняясь, форсирую голос. – Надо смотреть не на выводы, полные казенного оптимизма, а на факты, которые сообщают военные специалисты и рядовые агенты Коминтерна. Запросите Крестинского, Пятакова, Уншлихта – как обстоит дело с фактическим наличием оружия? Задайте напрямую вопрос Гуго Эберляйну, который пытается нам втирать очки, – сколько было складов с оружием у берлинской организации и сколько уцелело после провалов? Прочитайте донесения Виктора Сержа в Коминтерн. Он, среди прочих, как раз менее всего склонен рисовать «потемкинские деревни», – перевожу дух и на короткое время замолкаю.
– Но шифры, – забеспокоился Троцкий, – как они могли взломать шифры?
– Как? Не знаю. Я не криптограф, – пожимаю плечами. – Знаю лишь, что в Германию бежали некоторые специалисты царской криптографической службы. Да вы запросите спецотдел ГПУ, Глеба Бокия – пусть проведет проверку стойкости шифров Коминтерна и саму постановку шифровального дела в тамошнем отделе международных связей. Будете иметь полную картину.
– Но откуда, откуда вы все это знаете? – продолжает настаивать Предреввоенсовета.
– Поинтересуйтесь у себя в Разведупре, у Яна Берзина – принято ли так просто раскрывать свои источники информации? – не без нотки язвительности парирую я и добавляю: – Дело очень серьезное. По-хорошему надо сворачивать приготовления, не дожидаясь конференции заводских комитетов в Хемнице двадцать первого числа. А то еще накроют всех разом…
На это предложение Троцкий ответил мрачным молчанием, сосредоточенно разглядывая поверхность стола. Наконец он поднял голову:
– Все это требует тщательной проверки.
– Проверяйте, – киваю ему, – только не было бы поздно. Разрешите идти?
– Идите. – Машинальный жест, выдающий раздражение.
Да, загрузил я его крепко. Так что затевать еще и разговор о разногласиях в Политбюро и «письме 46-ти» сейчас явно не к месту. Но еще одну свою домашнюю заготовку я все-таки использую. Уже подходя к двери, оборачиваюсь и произношу:
– Примите еще один совет. Не стоило бы вам выезжать в болота для охоты на птицу. Поверьте моему чутью. Холодно, сыро. Не дай бог, простудитесь, сляжете в весьма ответственный момент. Можете многое потерять.
И после мимолетной паузы прощаюсь:
– Засим – до свидания. Честь имею! – Щелчок каблуками, четкий поворот через левое плечо, и я выхожу за дверь.
* * *
Сказать, что Председатель РВС был выбит этим разговором из колеи, было бы большим преувеличением. В Гражданскую еще и не такое бывало, и сколько раз! Но сейчас Троцкого беспокоила не только перспектива вполне вероятной неудачи восстания в Германии – Осецкий ведь на самом деле сообщал конкретные факты, поддающиеся проверке, и потому вряд ли пришел бы попугать его данными, просто высосанными из пальца. Тревогу внушало то обстоятельство, что об угрозе провала германской операции сообщал человек, совершенно не имевший касательства к этому делу, но тем не менее располагавший информацией, возможно, более точной, чем имело Политбюро, да и он сам, наркомвоенмор! Да еще это подозрение о взломанных шифрах… Тогда совсем плохо дело. Пахнет большой ловушкой. Крепко пахнет. Смердит, можно сказать.
Лев Давидович открыл ящик стола, достал оттуда бумажку и еще раз пробежал глазами по строчкам, уже внимательно прочитанным им накануне, как будто надеялся отыскать там еще какой-то, скрытый, ускользнувший от его внимания смысл.
«Осецкий Виктор Валентинович, 1886 года рождения, член РКП(б) с 1903 года. До 1909 – внефракционный, с 1909 – меньшевик. Примкнул к большевистской партии в начале 1918 года, после возвращения из эмиграции…»
Троцкий едва заметно хмыкнул. Ведь и у него самого в политической биографии есть схожие черты. Так, смотрим дальше:
«Имеет высшее техническое образование… Из членов высшего партийного руководства имеет сколько-нибудь тесные отношения только с Л. Б. Красиным…»
Логично и понятно. Красин – его непосредственный руководитель и тоже технический специалист. Возможно, еще и в эмиграции сблизились. Но Красин теперь к германским делам – никаким боком. Торгпредство тут не в счет. Да и не полезет он теперь ни в какую политику, если только дело прямо не касается его ведомства. Но откуда же тогда ветер дует?
Ну, что там у нас есть еще?
«В 1918 году – первый секретарь советского полпредства в Берлине, консул в Гамбурге…»
Ага, вот откуда, возможно, ветер дует. У него наверняка должны были остаться связи с товарищами, работающими по германскому направлению. Смотрим дальше:
«Действительную военную службу проходил в марте – июне 1920 года в должности военкома запасной дивизии. Военного образования не имеет. В боевых действиях участия не принимал».
Отлично! Просто великолепно! Что же он, Троцкий, совсем ослеп и не может разглядеть перед собой военспеца? Да не простого – наверняка штабист, да как бы еще не из разведки! Однако… Когда и как это было бы возможно? Биография его достаточно хорошо известна, и лишь период между 1909 и 1918 годом, когда он от активной политики отошел, освещен неполно. Тем не менее известно – и где жил, и чем занимался, и есть товарищи, которые его близко знали. Непонятно. А все непонятное настораживает.
Значит, надо выяснить, не общался ли он близко с подобной публикой – мог от них и знаний нахвататься, и научиться повадками офицерскими щеголять. Но это надо целое расследование устраивать, тем более что все ниточки наверняка за кордоном. Ладно, это пока отложим, но зарубочку на память сделаем.
Все-таки главное теперь – не личность Осецкого, а срочнейшая проверка реальных обстоятельств подготовки к германскому восстанию. Если в Германии действительно все так худо, надо немедленно командовать отбой.
Глава 10
Партийная дискуссия набирает обороты
День проходил за днем. Никаких важных новостей из Германии так и не появилось, из чего можно было заключить, что организованный мною вброс информации возымел действие. В этой реальности не произошло даже Гамбургского восстания – надо надеяться, что сигнал отмены вооруженного выступления был дан хотя бы двумя-тремя днями раньше и успел дойти до всех исполнителей. Ну и хорошо – хотя бы людей зазря на баррикадах не положили. Впрочем, для наших внутренних дел, как и для разбирательства в Коминтерне, это вряд ли что-то существенно изменило – наверняка, как и в моей истории, сейчас идут взаимные обвинения в Политбюро и поиски козлов отпущения. И скорее всего, на эту роль опять назначат Брандлера с Тальгеймером.
