— Не скажи, — не согласился Сява. — У этих буржуйских выродков всё возможно. Я здесь ничему не верю.
Друзья притихли и стали прислушиваться к чуждым, непривычным для слуха звукам. Кнут подошёл к решётчатой двери, потряс её.
— Крепкая, — сказал вырубала. — Такую не высадишь. Присмотрелся к толстым прутьям и вздохнул. — Это сколько крючков можно было бы сделать, чтобы в мусоре копаться, а они из такой ценности застенки сотворили…
Вскоре явился ещё один капиталистический прислужник. В белой рубашке без рукавов и в таких же никудышных коротких штанах. Он хотел что-то сказать, но увидел Культин таз, который тот не выпустил из рук даже во время драки, и стал поглядывать на сей предмет с удивлением и опаской. Культя тут же спрятал таз за спину, человек словно очнулся и с плохо скрываемой ухмылкой проговорил:
— Идёмте! Начальство желает на вас посмотреть.
Друзей привели в большую комнату с несколькими столами. За одним из них сидел мужчина и пил чёрную воду из белой кружки.
— Присаживайтесь, — вежливо предложил хозяин комнаты.
Беглецы осторожно расселись на полу. Каждый старался выбрать место, чтобы над его головой ничего не висело.
— Бить будете? — спросил Сява.
— Обещайте больше не драться, и мы даже снимем с вас наручники.
— Кандалы? — не поверил Сява. — Оковы?
— Обещаете?
Друзья переглянулись. Судя по каменному лицу вырубалы, он явно не обещал.
— Надо соглашаться, — очень тихо прошептал ему попрошайка. — Легче будет удрать.
— Обещаем, — кивнул Кнут.
Все дали Честное Партийное слово.
— Хорошо, я вам верю, — сказал человек, щёлкнул пальцами и прислужник, тот, который привёл их сюда, снял наручники с запястий беглецов.
— Вы жить у нас собираетесь или назад в Коммунякию? — спросил начальник безмятежно.
Коммунисты побагровели. Кнут скрипнул мускулами, Культя привстал. Прислужник за их спинами шумно зашевелился, громыхнул своими железяками, чтобы вовремя обуздать вырубалу и критика, который благодаря тазу, чувствовал себя здесь весьма уверенно.
— Оскорбляете? — с презрением спросил Сява. Драться он больше не собирался, но лицом очень негодовал.
— А что, уже переименовали? — иронично удивился начальник. — Тогда извините, ради Кузьмича.
— Не оскверняй имя Кузьмича своим поганым ртом, — прошипел Культя и замахнулся тазом.
— Отберите у него эту железяку! — приказал хозяин прислужников.
— Попробуйте только! — Критик встал в боевую позу. — Это вы в своем Тухлоплюйске можете беззастенчиво грабить трудовой народ. С Коммунистами у вас такое не выйдет!
— Что-что?.. — Начальник хрюкнул, подавился своей чёрной водой и открыл рот от изумления. — Как ты ска…
— А никак! — Культя ещё повысил голос. — Я сказал — не выйдет! Вам никогда не сломить истинного Коммуниста. Никакие застенки не порушат нашей святой веры в победу! Да здравствует Мировая Революция! Да здравствует Великий Кузьмич!
— Ладно, мир, мир. Не трогайте его. Но будешь драться — отберём.
Культя вновь уселся, но в полной боевой готовности, так, чтобы видеть всех своих врагов.
— Вот нажмут наши Члены на Красную Кнопку, — подал голос Кнут. — Будете тут все летать кверху тормашками. Только трудовой народ жалко. Поэтому мы и терпим ваши бесчинства.
— Кнопку? — как-то радостно, но нервно хмыкнул главный. — Так она у вас давно заржавела.
— Не бойся, не заржавела, — подал голос Сява. — Такое только у вас может приключиться. В вашем загнивающем обществе. Это у вас она заржавела, а мы свою регулярно крысиным салом смазываем.
Начальник перестал улыбаться, устало поправил волосы, отхлебнул из кружки и сказал сухим спокойным голосом:
— К границе отвезём вас в фургоне. Обеспечим продуктами на несколько дней. Если хотите погостить — обязаны пройти дезинфекцию. Всё. Уберите этих говнюков отсюда! И отправьте с ними того придурка, который в хрустальные вазы гадил.
Прислужник с готовностью вскочил. Начальник поднял со стола какую-то штуку, приложил к уху и спросил что-то непонятное.
— Попридержи их пока здесь, — крикнул он своему подчинённому. — Сейчас нет ни одного свободного автомобиля.
— На выход! — скомандовал прихвостень и открыл одну из дверей.
Решив, что их опять засунут в каземат, беглецы дружно запротестовали.
— Да не камера это, а комната для гостей, — пояснил начальник.
В новом помещении Сяву сразу напугала огромная люстра, угрожающе свисавшая с потолка.
— Вот эта уж точно задавит, — боязливо косясь, попрошайка обошёл опасный участок вдоль стенки.
В комнате стоял стол и несколько мягких кресел, застеленных белой тканью. Окно было заделано крепкой стальной решёткой.
— Вот на что у них идёт народное достояние, — Кнут пальцем указал на решётку.
Не успели друзья принюхаться к новой обстановке, как в комнату втолкнули взлохмаченного мужика, по своему виду и повадкам явного их земляка — гражданина славной Коммунизии товарища Бяку. Мужичок цепко оглядел беглецов, разинул рот в глупой улыбке и бросился всех обнимать, трясясь от возбуждения и неся полную околесицу. Говорил он быстро, обильно, но так путано, картаво и бессвязно, что ничего было не разобрать. Однако постепенно, немного успокоившись и перестав дрожать, он изложил беглецам не просто безрадостную, а скорее даже жутковатую картину:
— Кошмар! Прр, брр, хрр. Насилие! Издевательство! Дрр, фрр…
— Тебя били? — спросила сердобольная Вася.
— И били, и кололи! Хрр. Иголками. Брр. Под кожу и вот, фрр, сюда. — Бяка ткнул пальцем в задницу.
— Бежать надо, — затрясся от страха Культя.
— Догонят! Хрр, прр. Вырубят! Парлизуют.
— Как это?
Бяка растянулся на полу, задёргался, высунул язык.
— Тебя пр-пар-лизовали?!
— Фрр. Два раза.
— Ужас, до чего довели человека, — схватилась за голову Вася.
— Надо бежать, — прошептал Культя.
— Главное — улучить момент, — добавил Сява.
— Давно ты тут? — спросил Бяку Кнут, изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие.
— Не знаю, дрр. Не помню.
— Оголодал? — посочувствовала Вася.
И Бяка опять принялся рассказывать, кривляясь всеми частями тела в нервном возбуждении.
Оказалось: пока Бяку не засекли капиталистические прихвостни, жить тут, с грехом пополам, было ещё терпимо, хотя если по-честному, то почти что и невмоготу, потому что буржуйское коварство поистине не знает границ. Бяку всё время норовили помыть, чтобы, улучив момент, подменить его одежду на совершенно никудышную, — такую тонкую и короткую, что прямо брр.
