Ульяна Соболева - Позови меня…

Обхватила стройными ногами, неистово потираясь лоном об мою эрекцию. Она причиняет боль. Животная похоть. Необходимость ворваться в нее со всей дури. И я отпускаю свои самые темные мысли бесноваться на ее теле призрачными прикосновениями. До синяков на нежной коже бедер. До запрокинутой головы и ее громких, неконтролируемых стонов, перемешавшихся с жалобными всхлипами, когда я отстраняюсь на миг, чтобы рывком наполнить ее. До конца. Ворваться до упора под ее хриплый крик. И застонать самому, когда она так тесно обхватит меня своими мышцами изнутри.

— Ты чувствуешь, Лия? ЭТО И ЕСТЬ МОИ ПРАВА НА ТЕБЯ!

Яростные толчки в податливое тело. И я ощущаю, как ногти вспарывают борозды на моей спине. Да, малыш, отмечай меня. Ты единственная в этом мире, кому позволено ТАК прикоснуться к Деусу. Совсем скоро я научу тебя снова ценить это.

Она распахивает затуманенные, словно пьяные глаза, и я знаю, что сейчас она видит не меня, а нас. И там, в ее голове, я продолжаю остервенело долбиться в нее, сжимая ладонями груди, проводя клыками по искусанным губам. И она с готовностью отвечает на поцелуи-укусы… Слезы текут по бархату щек. А меня скручивает в тугую пружину от приближающегося оргазма.

— Кричи мое имя, Лия…

Глаза закатываются… О Господи! Я так явно чувствую его пальцы на своей коже, а под своими его мускулистую спину, и мои ногти вспарывают кожу, пока я трусь об его эрекцию воспаленной плотью, запрокидывая голову, умоляя молча, только взглядом, захлебываясь стонами. Вместо дыхания судорожные всхлипы. По щекам слезы, не могу моргнуть, смотрю сквозь хрусталь приближающегося сумасшествия. Без единого прикосновения. А меня уже растягивает, разрывает его член. Глубоко, сильно, на дикой скорости, и я слышу яростное рычание вместе со своими криками, оплетаю его торс ногами, чувствуя, как голую спину натирает стена, как ломаются ногти и напряженные соски скользят по его груди, а на языке вкус моей крови, потому что я искусала до крови губы… Выныриваю на секунду из марева наваждения… все еще глаза в глаза, и зрачки Нейла слились с радужкой, в них первобытный, животный голод, и сознание разрывает его властный голос:

— Кричи мое имя, Лия…

Чувствую, как его пальцы ласкают пульсирующую плоть, растирая набухший клитор, как таранит меня с дикостью зверя, врываясь в мое тело, как сильно сжимает одной рукой грудь, кусая мои губы, слизывая с них кровь, врываясь глубоко в рот, переплетая язык с моим языком, повторяя безжалостные толчки внутри меня.

— Нейл! — криком… оглушительным, выгибаясь дугой, замерев на долю секунды перед взрывом, одновременно дрожа всем телом, закатив глаза, под пальцами ледяной мрамор подоконника, ногти сломаны до мяса, а меня трясет от ослепительного оргазма, сокращаются мышцы лона, рот открыт в немом крике, и я все равно вижу его глаза, через пелену слез. А потом медленно сползаю на пол, к его ногам, все еще дрожа, все еще глядя в темно-синие глаза, где плещется триумф победителя. Я задыхаюсь… с затихающими судорогами невыносимого наслаждения и с ощущением саднящей боли между ног… Издалека возвращается страх… Потрясенно смотрю на него затуманенным взглядом… Он Дьявол… Не человек… Нет! Не человек. Потому что Нейл так и не прикоснулся ко мне. Он даже не сдвинулся с места.

Закричала, выгнувшись дугой, и я зарычал, растворяясь в звуке собственного имени. Даааа, малыш. Со мной. МОЯ! Вгрызаясь в приоткрытый рот, выпивать ее дыхание, глотать крики, не насыщаясь ими, потому что понимаю, что все это иллюзия. Но иллюзия, которая более осязаема, чем сама реальность. И я сжимаю до боли в пальцах стройные бедра, кусая до крови ее губы и чувствуя, как разрывает на части адский оргазм. Молниеносно и безжалостно. Пока она сползает вниз к моим ногам. Обессиленная и потерянная. Она опустошена. Потому что наконец начинает понимать, с кем имеет дело. А я… я медленно начинаю оживать, выбираясь из того смердящего кокона отчаяния, в котором я жил все это время.

Потому что я, бл***, кончил впервые… впервые с того времени, как она ушла. Впервые, не убив женщину, которую трахал. Моя женщина! И теперь я ее не отдам никому. Даже ей самой.

Я долго смотрела остекленевшим взглядом на закрытую дверь. Появилось противное ощущение того, что и это не настоящее. Зыбкая неуверенность.

И разочарование. Какое-то идиотское разочарование… и оно-то как раз до боли знакомое. До боли ненавистное. Испитое столько раз, с привкусом горечи и соли на губах, с послевкусием самообмана и унизительного чувства собственного ничтожества. Потому что это ненормально. Все. Абсолютно все.

Иллюзии причиняют боль. Они безжалостны в своей реальной нереальности. Когда открываешь глаза и понимаешь — ничего не было. Ни одного прикосновения, ни одного слова. НИ — ЧЕ — ГО. Я одна. В пустой постели, или в остывшей ванной, или у стены… с закрытыми глазами и мокрыми от слез ресницами.

Не понимающая саму себя, шокированная сама собой, опустошенная попытками достать звезду с неба. Вот и сейчас… оно вернулось… это проклятое ощущение «ничего». Пустоты. Только картинки более яркие и оргазм намного ослепительней. А так все то же — НИЧЕГО. Но теперь это «ничего» он показал мне сам, дал попробовать, ощутить каждый оттенок и отобрал. А разве я хотела продолжения?

Чего я хотела? И в висках пульсирует ответ — большего, намного большего. Его кожи под пальцами, его поцелуев, запаха, много запаха. Так много, чтобы он оставался на мне постоянно, напоминая о каждой секунде НЕиллюзии. И в тот же момент страх — разве я действительно этого хочу?

Какое-то липкое сомнение, обволакивающее разум тонкой, черной паутиной вместе с отголосками ужаса. И я уже отлично понимала… где-то в подкорке мозга — Карен была права. Запах придумать невозможно. Запах можно только запомнить.

Я не была ханжой и всегда считала, что знаю и умею более чем достаточно.

Сочиняя любовные сцены, создавая атмосферу утонченной эротики или откровенной животной похоти, невозможно быть не фальшивой, не зная на собственном опыте, что именно чувствуешь от того или иного вида секса или эмоций.

Но ничего подобного со мной раньше никогда не происходило. Это был даже не секс в прямом смысле этого слова. Мне искусно поимели мозги. Их трахали грубо, быстро и безжалостно. И дело не в тех диких картинках бешеного, животного совокупления, в которых я выла и орала, как голодная самка, сходя с ума от адского наслаждения. Нет. Дело в том, что мое сознание оказалось беззащитным от насилия, самого настоящего вторжения и насилия над ним. Это страшно, когда негде укрыться, когда нельзя быть уверенной в собственных мыслях, в собственных фантазиях, что они принадлежат только тебе, а не нарисованы у тебя в голове рукой дьявольского психопата-художника с неограниченной властью над твоим разумом, где он, как на белом холсте, поставил свои первые автографы, заявляя авторское право на тебя. Когда кто-то может выбить ногой дверь в то самое сокровенное, куда, казалось бы, есть доступ только у тебя, — в твои мысли. И не просто выбить, а разломать и разворотить там все настолько, что я с ужасом думала о том, на что он способен, если бы хотел показать мне нечто иное — например, мою смерть. Я уже не сомневалась, что Нейл Мортифер способен и на это — убить меня в моем же сознании и показать мне все до мельчайших деталей. Теперь я не сомневалась ни в чем. Он настоящий. Он настолько настоящий, что от осознания этого мне хотелось вжаться в стену и слиться с ней, как хамелеону, спрятаться, испариться. А потом истерическим смехом голос внутри: «Никуда ты от него не спрячешься. Он найдет тебя везде. Найдет и вернет обратно. Ты не принадлежишь себе. Может, тебя и не было никогда».