Другие люди, увидев, что кто-то уже пересек границу территории, гурьбой вломились и стали полезли проверять углы, в надежде разжиться чем-то ценным. Но вскоре у закрытых дверей встали караулы, а дружинники вытеснили лишних обратно на улицу, и сами занялись мелким мародерством
Вернулся отец. Его глаза горели от нетерпения.
— Чтож ты, ирод, — стал выговаривать ему дядя Федор. — Не жалко тебе себя, не жалко тебе меня. Но ты и родного сына не пожалел, гад ползучий.
— Ты что это, Федор Иванович? — поинтересовался папа. — В сказки веришь?
— И не сказки это вовсе, чудила ученая, — возмущенно ответил ему возница, — а правда заподлиная. Мертвяки, они первого, кто к кладу древнему пробрался забирают.
— Ерунда, Федор Иванович, — отвечает отец. — Подай-ка мне мой ящик с инструментом.
— Да на, подавись, — зло отвечает дядя Федор, спихивая ему здоровенный, добротный, с металлическими уголками и заклепками ящик. — Занес бы, не переломился. Умнай… Пронести два шага было лень, погибай, Федор Иванович, не жалко.
— Не ругайся, Федор, — оборвал его отец, едва успев подхватить его с одним из своих помощников. — Будешь зудеть, попомни, что кнутов кругом сотня, а зад у тебя один.
Видно, что возница его достал. Это, накладываясь на раздражение, усталость и страх ошибки, заставили его говорить резко и почти грубо. Как не странно, таким отец мне нравится больше.
— Данилка, — папа помахал мне рукой от дальней двери. — Иди сюда.
Я птичкой подлетел к нему, хотя при иных обстоятельствах заставил бы себя долго упрашивать.
Из ящика достали инструмент для вскрытия дверей, прожекторные стойки, фонари, латаные — перелатанные провода, металлоискатель и особую гордость отца — большую микросотовую батарею, способную по его словам обеспечить электричеством каждый дом во Владимире.
Я не сильно понимал, как она может это делать, да и папа тоже, хоть он и пытался сказать что-то умное, произнося мудреные слова типа "электродвижущая сила", "электрон-позитронный вакуум", "возбуждение энергии покоя". Зато он может часами объяснять, как работали генераторы ГЭС и ТЭЦ, как были устроены паровые и водяные турбины, как энергия движения при пересечении силовых линий магнитного поля превращалась в электричество.
Силантьев, тот самый, что бил Репкина у спецхранилища, рисуясь спросил папу.
— Сергеич, этот, что-ли ломать?
— Да-да, — пожалуйста, ответил папа.
Здоровенный как лось дружинник с оттягом ударил по насквозь ржавому замку, да так, что не только сбил его вместе с клямками, но и по инерции пробил огромную дыру в двери, фактически сломав ее нижнюю часть.
— Глянь, — спросил он — нормально?
— Сейчас посмотрим, — ответил отец, пытаясь распахнуть широкую, обитую ржавым железом дверь.
— Погодь, — сказал разводящий, отодвигая отца.
Дружинник просунул руку в пролом и дернул так, что вырвал дверь с петлями.
— Вот как надо, — довольно сказал он.
"Сила есть — ума не надо", — пронеслось у меня в голове.
Солдаты с оружием наперевес забежали вовнутрь, словно там может быть противник. Через некоторое время, оттуда донесся крик — "Порядок! Заходи!".
Пространство склада было заполнено пропыленными, серыми коробками. Была там и списаные, железные ящики-сейфы с оплавленными прорезами на дверцах и просто развалившаяся старая мебель. У противоположной стены виднелись ступеньки в подвал.
Дружинники установили прожектора, которые залили помещение мертвенным, резким, бьющим по глазам светом. Но в подвале всеравно все тонуло в кромешной тьме. Стало только видно, что проход перегорожен толстой, хорошо сохранившейся решеткой.
Взрослые засуетились, сверяясь с планом помещений и готовя приспособления для вскрытия замка. Отец закричал на Силантьева, чтобы тот оставил в покое кувалду и действовал фомкой и ломом, предварительно полив водой место манипуляций.
Папа опасался, что в замкнутом пространстве мог находиться газ, который взорвется от малейшей искры
Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я отошел в сторонку, заинтересовавшись странным мешком в углу. Нога зацепила что-то в пыли. Я нагнулся и подобрал прямоугольную коробочку, на которой было написано «Спички». Коробок был почти полный. Я сунул его в карман, решив испытать на досуге старинное средство добывания огня, о котором так много слышал от отца и читал в книгах.
И тут я получше рассмотрел то, что пряталось в полумраке у стены. То, что я принял за мешок, было когда-то человеком, одетым в тулуп и валенки. За века тело высохло, кожа истончилась до толщины бумаги, потрескалась, обнажая засыпанные пылью кости. Пустые глазницы мертвеца вопрошающе — гневно взглянули на меня, словно негодуя из-за нарушения его покоя. Труп был одновременно неживым, словно никогда и не жившим, но при этом имеющим отвратительное, тошнотворное сходство с человеком. В его высохших глазах, засыпанных пылью, стояло тоскливое злобное ожидание, а видимые сквозь растрескавшуюся кожу зубы, казалось, таили насмешку и угрозу.
— Ну, здравствуй, — произнес мертвец. — Долго же я ждал смены.
— А что, боец, уже дембелей — сержантов на пост ставят? — поинтересовался я, сплюнув сквозь зубы.
На мне почему-то была надета парадка, обшитая немыслимыми шевронами и аксельбантами. На погонах красовались блатные железные лычки и буквы «СА». На груди россыпью горели разнокалиберные значки: «гвардия», "ГТО", "1-ый разряд" и тому подобное. Я на мгновение задержал на них свой взгляд, пытаясь найти единственную стоящую вещь, которую привез из южной страны, но не нашел среди металлолома скромной красной пятиконечной звезды ордена. Но удивляться было некогда, мертвец продолжил разговор.
— А что тут эти, слепошарые делают? — спросил он, извлекая из пыли карабин. — Щас пальну, мигом караул прибежит.
В его словах была явная убежденность в своих силах.
— Хрен этих поймешь, — ответил я. — Все лазят, все им надо покой тревожить. А что ж тебя за все время ни разу не сменили?
— Некому было, сержант. Ребята дембельнулись, заходили, с собой звали. А куда я денусь, тут в подвале оружие и патроны. Что пропадет, — под трибунал пойду.
— И много? — поинтересовался я.
— На целый батальон! — ответил часовой. И тут же подозрительно спросил: — А ты, с какой целью интересуешься? И чего на тебе такая форма странная?
— Ты это, не волнуйся, нормальная, советского образца. Лет за 20 до тебя такие шкуры носили, — сказал я. — Столько лет прошло, что никакой разницы. Пока ты тут один сидел, и комбат дембельнулся и начальник академии. Никто уже за эти автоматы с тебя не спросит… Вообще, весь город дембельнулся, — устало добавил я. — Да и мир тоже, судя по всему.