Первое поколение поселенцев было пионерами, героями. О тех, кто добровольно согласился поучаствовать в дерзкой авантюре по колонизации планеты, потом слагали песни. Но вот второе и следующие поколения были уже героями поневоле.
С Марса ещё никто не возвращался. Синтезировать ракетное топливо из местного сырья было невозможно, привезти его в достаточном количестве с Земли – тоже. Приспособить привычную «рабочую лошадку» энергетиков – громоздкие атомные реакторы – под межпланетные путешествия не получилось. Те, кто летел на Марс, всегда знали, что берут билет в один конец.
И тогда Алекс Фергюсон поклялся подарить марсианам кусочек Земли.
А вот и знакомая табличка. Он постучал в дверь и вошёл, не дожидаясь ответа.
Кабинет был до неприличия тесным и совсем не соответствовал должности его обладателя. Пара пластиковых стульев, стол в форме буквы «Т» с электронным терминалом, кадка с чахлым фикусом в углу. На стенах – топографические карты, фотографии с орбиты, чертежи. Слева – небольшое окно, из которого открывался вид на недостроенные секции третьего купола.
Борис Ефимович сухо поприветствовал Алекса, попросил садиться. Разговор он начал не сразу; долго крутил в руках карандаш, хмуро смотрел поверх очков.
— Вам уже сообщили? — наконец спросил он.
— Я видел полный отчёт. Это… Это ужасно. Весь год система защиты от метеоритов работала безупречно, но есть вещи, которые мы ещё не научились контролировать. К счастью, купол устоял.
Борис Ефимович не выдержал: отшвырнул карандаш и стукнул кулаками по столу.
— Купол… А что под куполом, видели? Флора уничтожена, фауна тоже, почвенный слой перемешан с тоннами марсианской пыли. Вы знаете, как долго растут сосны, даже генно модифицированные? А энергозатраты? Искусственное солнце, голографическое небо… Сколько там реакторов это всё питало? Даже если не считать климатические установки. Надеюсь, вы представляете, какой ценой нам всё это обходилось. Да что я вам объясняю, вы же были ведущим разработчиком проекта. Хотя нет, не так. Вы просто взяли чужой проект, успешный и состоявшийся, и превратили его в чёрт знает что – в детский лагерь с дурацким названием. Я жалею, что когда-то подписал ваш план.
Алекс тяжело вздохнул. Он просто не мог этого не сделать. Можно изменить проект, но как же изменить себя?
— Всё было согласовано с экологами. Они тоже подписали не сразу.
— Будь я на их месте, я бы точно отказался. Позволять строить там дома, топтать траву – это немыслимо.
— То есть вы предлагаете оставить первый марсианский лес в неприкосновенности? Красота ради красоты? Смотреть на него сквозь купол, водить экскурсии?
С этим действительно всё было сложно. Что уж поделать, человеческий фактор. Постоянно жить в лагере никто не мог по чисто психологическим причинам. Люди, которые находились в лагере слишком долго, просто отказывались покидать его. Пришлось придумать смены: как для детей, так и для персонала. Каждый житель Марса получал шанс побывать в лагере, пускай и на короткое время.
— Вы не знаете, до чего доводит стремление к красоте. По-моему, вам всё-таки сообщили не все подробности.
Борис Ефимович нажал кнопку консоли, и на экране высветилась таблица с анкетными данными персонала лагеря. Он быстро просмотрел её, встречая много знакомых имён, и нажал ещё пару клавиш. На левой стороне экрана появилось улыбающееся женское лицо, на правой – серьёзное мужское. Борис развернул экран к Алексу.
— Узнаёте? Влад Зелецкий, наш лучший инженер. Проходил курс реабилитации после аварии во входном шлюзе. Кстати, произошла она именно во время строительства лагеря. И Наталья Михайлова. Её вы просто не можете не знать. Помните, кто каждое утро зачитывает нам новости и сводки погоды?
— Конечно, помню. И Владу я многим…
— Их нашли вместе. Они не успели добраться до убежища.
Алекс несколько минут молча смотрел на экран. Такие молодые… Чёрт возьми, ну почему именно они? В голову закралась предательская мысль: хорошо, что всё обошлось малой кровью; жертв могло быть намного больше.
— А теперь я хочу узнать – тихо и отчётливо сказал Борис Ефимович – почему вы так и не перестроили лагерь? Ладно хоть догадались сделать подземные убежища. Но сами корпуса должны быть разбиты на герметичные отсеки, экранированные от радиации. Элементарная техника безопасности. Почему вы понадеялись на купол? Самые обычные дома со щелями в стенах. На Марсе. Отличная идея.
— А вам нравится жить в герметичном бункере со стенами метровой толщины, откуда нельзя выйти без скафандра? — спросил Алекс.
Борис горько усмехнулся и зачем-то потрогал кислородную маску, висевшую у него на груди поверх рабочего комбинезона.
— Нет, не нравится. Но приходится с рождения. Вам этого не понять.
— Да, я прожил на Марсе всего пятнадцать лет, но видел многое. Не надо напоминать мне очевидного.
— Но зачем вы создали этот музей под открытым, точнее закрытым небом? Дома устаревшей конструкции, бумажные книги, футбольное поле… Разве нельзя играть в футбол в специально предназначенном для этого помещении, в полной безопасности? Или вообще на консоли? Это всё – пережитки давно ушедшей культуры, мир, каким он был много лет назад. Этакая «машина времени», чтобы отправиться в прошлое.
— Вы так ничего и не поняли. Это не прошлое, это будущее. Зачем мы летим к звёздам? Зачем грызём марсианский грунт? Зачем умираем? Чтобы наши дети когда-нибудь смогли просто полежать на траве под деревом у обычного дома. Не надевая скафандр, не беспокоясь, выдержит ли купол. У нас ещё есть шанс всё начать заново.
Борис Ефимович откинулся на спинку стула и устало покачал головой.
— Через два часа экстренный сеанс связи с Землёй, вы первый в списке приглашённых. Задам последний вопрос: что вы сделаете, если Земля прикажет закрыть лагерь?
— Земля… Моя Земля теперь здесь, и только попробуйте забрать её. Вы знаете, что я сделаю. И я буду не один.
***
Монорельсовый поезд шёл плавно и бесшумно; качка ощущалась только на поворотах, но их было немного. Толстое бронестекло не позволяло толком разглядеть марсианские пейзажи. Впрочем, и смотреть там было особо не на что: однообразные пологие холмы, каменистые пустыни, пыльные кратеры под грязно-серым небом.
Максим дышал с трудом. Кислородную батарею в стандартном облегчённом скафандре, видимо, давно не меняли: воздух был затхлым, с металлическим привкусом.
На сиденьях рядом с ним сидели другие дети; их радиопередатчики молчали. Лица с трудом различались за плексигласовыми забралами шлемов.
