На кушетке, закрыв глаза, скрестив руки как у покойника на смертном одре, лежала Шарлсон Нория.
Некоторое время он смотрел на ее бледное лицо, а затем легким стимулирующим излучением привел ее в чувство. Ее глаза открылись. Он прочитал в них такую ненависть, какую счел для себя весьма лестной.
Почувствовав это, она сказала ему медленно и отчетливо:
— Ты ужасный и отвратительный эгоист.
Он улыбнулся в ответ.
— Не эгоист. Реалист.
— Реалист! — презрение, с которым она это произнесла, казалось, придало ей сил. — Ты сейчас не больший реалист, чем когда был слепым и упрямым идеалистом. Ты — негодяй! Я подозреваю, что каждый слепой идеалист, не сталкивавшийся в жизни с настоящими трудностями, где-то в глубине души считает, что подлость — очень привлекательное и романтическое качество. Когда помутился твой разум — или они изменили его по твоему желанию, так или иначе, твоя новая личность сформировалась из твоих же фрагментарных романтических понятий о подлости — безграничной амбиции, самомнения, бедности ощущений и всего остального, имеющего отношение к этой низкой идеологии.
Она на некоторое время замолкла, потом продолжала:
— Ты сам хочешь, чтобы я говорила с тобой таким образом, не правда ли?
Он кивнул.
— Конечно, потому что я — реалист. Опыт подсказывает мне, что ненависть очень близка к любви.
— Еще одно дешевое романтическое заблуждение! — она задрожала от злости. — Реалист! Неужели ты не можешь понять, что ведешь себя, как злодей из какого-нибудь романа? Разве ты не рискуешь в этой игре, которую ведешь в соответствии со своим представлением о подлости, против такого человека как Гонифаций? Реалист! Не было ли безрассудством привести меня сюда? Подумай, что произойдет с тобой, если Гонифаций узнает об этом!
Он улыбнулся.
— Мне необходимо держать тебя здесь. Нет никого, кому бы я мог доверить тебя. А кому придет в голову искать тебя здесь? Ведь Гонифаций доверяет мне. Ему и в дурном сне не приснится, что, будучи его верным слугой, я могу предать его.
Она внимательно посмотрела на него:
— А что будет, если мне удастся сообщить ему о своем присутствии?
— Ты не сможешь этого сделать. Знай, что это означает для тебя верную смерть по приказу Верховного Иерарха. Вот в чем прелесть ситуации!
— Теперь о Гонифации, — продолжал он. — Почему ты не говоришь мне, из-за чего он хочет убить тебя? Ты должна знать о нем что-то очень важное, что может угрожать его положению. Почему ты молчишь об этом? Вместе мы могли бы уничтожить его.
Шарлсон Нория смотрела мимо него.
— Сейчас ты ведешь себя неправильно, — продолжал он убеждать ее. — Неужели ты не понимаешь, что я тебе предлагаю? В любом случае, тебе следует быть мне благодарной за то, что я избавил тебя от многих неприятностей. Этим утром, во время допроса, твои единомышленники были подвергнуты пыткам. Да и ты сможешь увидеть, как изменился твой друг Черный человек, если, конечно, встретишь его когда-нибудь. В настоящее время он находится в добром здравии, достаточном для того, чтобы предстать перед братом Домасом.
— Ты имеешь в виду, что они собираются… — она попыталась заставить себя встать. — Привести его в состояние романтической заинтересованности в самом себе?
— Да. Теперь ты видишь, что Колдовское братство обречено. Теперь это только дело времени. А это значит, что у тебя нет больше никакой необходимости хранить ему верность. И ты наверняка это понимаешь.
Она долго смотрела на него, а затем спросила несколько странным голосом:
— Интересно, снится ли тебе теперь что-нибудь?
Он даже не улыбнулся в ответ.
— Нет, — сказал он довольно равнодушно.
Медленно она покачала головой, продолжая пристально смотреть на Джарльза.
— Но у тебя должны быть сны.
— Сны ничего не значат, — сказал он холодно. — Они не имеют отношения к реальности.
— Они реальны, как и все остальное, — отрезала она. — И они обуславливаются существованием сознания.
Теперь, глядя куда-то мимо него, она сделала вид, будто высматривает что-то позади него. Джарльз оглянулся с подозрением. Но за его спиной ничего не было, кроме запертой двери.
— Сознание — это только отражение социальных процессов, — сказал он, чувствуя в себе какую-то неприятную скованность. — Это тот самый импульс, который подчиняет твое «я» законам, принятым в обществе, и заставляет делать то же, что и остальные, из страха перед осуждением. Реалистическое самосознание освобождает человека от детской ограниченности сознания.
— Ты уверен в этом, Джарльз? А как же твои сны? Ты прав лишь отчасти. Сознание на самом деле гораздо более обширно, чем твое представление о нем. Оно впитывает все самые возвышенные мысли человечества.
— И ты хочешь сказать, что все это называется добродетелью? Теперь ты станешь толковать со мной об идеалах?
— Конечно. Я буду говорить об идеалах! Потому что именно эти идеалы и терзают тебя во время сна. Я наблюдала за тобой, Джарльз. Я знаю, как возникали твои идеалы. Возможно, они превзошли тебя самого. И, не взирая на то, что они разрушены и растоптаны, что-то еще осталось в тебе, Джарльз. Это твой личный ад в твоем собственном сознании. Но существует дверь между этим адом и твоим сознанием, и ночью эта дверь открывается.
Джарльз искоса взглянул на Норию и, как оказалось, вовремя, так как тут же заметил опасность, явившуюся в лице маленького пушистого чудовища, взявшегося невесть откуда и неистово набросившегося на него. Джарльз отбивался и уворачивался от его лапок, украшенных острыми, как лезвие бритвы, коготками, которые рассекли ему щеку — и хорошо еще, что не горло. Наконец, ему удалось схватить это существо, и Джарльз швырнул его через всю комнату.
Существо еще не успело оправиться от удара, как он, направив на него свой Карающий жезл, рассек его лучом надвое. На полу появилась большая лужа крови — чересчур большая для такого маленького существа. Джарльз склонился к этому невероятно хрупкому тельцу, в огромных глазах которого, обращенных к нему, застыла ненависть. На мгновение Джарльзу показалось, что он каким-то образом убил сейчас Шарлсон Норию.
Он оглянулся на нее. Она все еще сидела, но последние силы, казалось, оставили ее.
Нория не плакала, но плечи ее содрогались от ненависти и мучительного горя, настолько сильного, что высохли слезы.
— Это существо так много значило для тебя? — спросил он грубо, мельком глянув на нее. Внезапно в его взгляде появилось почти понимание.
— Мне думается, я понял, — сказал он медленно, обращаясь скорее к себе, чем к Нории. — Хоть я и не биолог, но, кажется, я разгадал секрет «близких дружков». Это будет желанной новостью для Верховного Иерарха.
