доктор.
- Я помню. Но вас спасаю не поэтому. - и чуть помолчав, добавил: Чемодан, я смотрю, взяли, значит, заранее готовились.
- С Эйхмана, - не стал скрывать он.
- Думали, спецслужбы возьмут? Забавно. Вышло-то как анекдот, - начальник полиции будто и впрямь потешался историей.
- Вам что-то будет... за случившееся?
Он пожал плечами.
- Шею намылят в главке Росона. Может, в звании понизят, хотя вряд ли. Да и не ваше это дело, в конце концов. Вы лучше думайте, как и куда бежать.
- Второй раз, - неожиданно кивнул он.
- Да хоть двадцатый. Но я вас предупредил. А с этими гавриками я по приезду разберусь, за меня уж не беспокойтесь.
Шеф довез его, как обещал, до окраины столицы провинции, остановил машину возле автобусной остановки, на которой уже собирались люди и не ответив на рукопожатие, быстро развернулся и исчез за поворотом. Доктор огляделся, взгляды собравшихся еще с полминуты держались на нем, затем снова разбрелись, люди как улитки, забрались снова каждый в свою раковину и замолчали. Через четверть часа подошел долгожданный автобус в центр. Он сел, передавая через других за билет водителю.
Последним, кто видел Конрада Штокля, более известного как Пауль Ашенвальд, был его старый товарищ Йоханнес Рибер, некогда работавший с ним в Буэнос-Айресе, а затем переехавший в Росон и открывший свою клинику. Позднее Рибер рассказывал, что в тот день Штокль пришел к нему вечером, попросился на постой, ничего толком не объясняя. Четыре дня сидел, не выходя из квартиры, лишь просил товарища покупать больше газет, которые просматривал от корки до корки. Затем исчез почти на сутки, а после появился, но лишь для того, чтоб окончательно откланяться.
Дальнейший путь и жизнь Конрада Штокля стали известны только пятьдесят четыре года спустя.
Эта история не о жалости и не о добре. Эта история о шансе. И о том, как просто его давать и как больно его не иметь.
Это был странный день. Очень солнечный и очень жаркий. Приходилось каждые пять минут доставать из рюкзака бутылку с водой и отпивать по глотку. Совершенно по какой-то дурацкой причине я не поехала туда, куда собиралась. И вместо этого пошла совершенно в другое место.
Раскаленный асфальт плавился миражами. В горячие летние дни такие частенько на трассе встречаются, когда мчишься в душной машине, а навстречу тебе только горизонт с искаженной реальностью. И ты пялишься на него во все глаза, и в какой-то момент он становится волной. Да, да, той самой, которая засыпает в отсутствие ветра и начинает бликовать отражением неба. На любом южном побережье есть такие горизонты со спящими волнами. Во всех курортных городках их полно. Вроде бы гладь зеркальная, а присмотришься, - чуть колышется. И думаешь про себя - то ли ветер есть, то ли тебе показалось.
В тот день и ветра-то не было, но миражи скользили по асфальту, повышая, и без того обжигающую кожу, температуру воздуха своим мистическим присутствием. Я шла и пялилась на дорогу. Очки я в этот раз не взяла, а без них сложно было разглядывать облака и радоваться солнцу. Вот ничего другого и не остается, как идти и смотреть только вперед, на дорогу, любуясь этими самыми миражами. Наверное, и это белое пятно на своем пути я приняла сначала за искажение реальности. Но по мере моего приближения, пятно увеличивалось в размерах, пока не приобрело четкие очертания. Это был голубь. Белый. Даже, я бы сказала, белоснежный. Красивый, до безобразия. Таких, знаете, еще на свадьбах выпускают молодожены, как символ надежды на долгую и счастливую совместную жизнь. Но я не выпускала, так что точно не скажу.
Голубь сидел не по центру, а ближе к обочине. Машины не доезжали до туда, и страха за его жизнь у меня тогда не возникло. Таких смелых птичек, на самом деле, довольно много встречается, - и на обочинах, и на пешеходных дорожках, и на тротуарах, они повсюду. И, когда ты идешь по улице, никогда особо не обращаешь на них внимания. Мы привыкли к их присутствию в нашей жизни. И нам уже не кажется странным, если мы встречаем одного такого представителя мировой символики на своем пути. Я бы и на этого не обратила внимания, не будь он белым. И таким красивым.
"Белый и пушистый, как снег", - подумала я и пошла дальше своей дорогой.
Когда же через несколько часов я возвращалась этой дорогой обратно, я вновь увидела его, того же самого голубя. Только он уже не сидел у обочины, он лежал рядом с ней. Не знаю почему, но в тот момент что-то у меня внутри надломилось. Да так сильно, будто оно не само, а чем-то там ковырнули. Так бывает, когда тебе еще не сообщили печальную весть, но, поймав взгляд гонца, ты уже понимаешь, что что-то сильно пошло не так. И все твои внутренние органы, начинают давить на самый главный, сжимая его от жалости. Вероятнее всего, жалости к себе. Это же нам плохо в такие моменты, это же мы переживаем страх от мысли о подступающей боли.
Я испытала страх. Да. Совершенно непонятный и необъяснимый мне, но страх. Заставивший мое сердце сжаться в тот самый комок. Я достала бутылку с водой, присела на корточки рядом с птицей, открутила крышку и налила в нее немного жидкости. Подсунув эту своеобразную поилку под тыкающийся в землю клюв, я попробовала напоить голубя, но он просто уткнулся этим самым клювом в крышку и даже не шелохнулся.
Я вообще не понимала, что мне делать дальше. Мозг отказывался предлагать версии, а солнце пекло так, что напрягать его я даже и пытаться не стала. На секунду подумала было уйти, но меня словно парализовало.
Просто пригвоздило к месту. Люди проходили мимо. Кто-то таращился, но, молча, шел дальше, кто-то что-то бормотал несвязное. Самые любопытные останавливались с вопросом "что случилось?". Ответ у меня был один, понятное дело, - " я не знаю", поэтому сильно надолго никто не задержался.
Когда чувство скованности отпустило меня, наконец, я взяла голубя на руки. Он слегка приподнял голову, посмотрел на меня большим черным стеклянным глазом и снова обмяк. Обратно положить его на землю я уже не смогла. Сейчас мне довольно сложно описать чувства, что я испытывала в тот момент. Меня словно примагнитило к этой птице. Я даже не
