И начал, заикаясь поначалу, даже замолкая временами, повествовать о происшедшем накануне. Врач слушал внимательно и с явным интересом, но нельзя было понять – верит он или не верит и как он все это расценивает. Он почти не прерывал его какими – то вопросами, лишь изредка прося что – либо уточнить. Когда рассказ закончился, он заявил, что очень благодарен: все это настолько интересно…
Просто, знаете ли, неизъяснимое удовольствие Вы мне доставили – честное слово!
Но мне показалось, что Вы это все понимаете только как сновидения… Я не ошибся? – Нет, Вы правильно поняли… А как – же понимать иначе? – Вот это и есть самое интересное! Именно это! Ну, бред, галлюцинации можно исключить сразу: поверьте – у меня есть опыт! А можно Вас спросить: Вы твердый материалист? – Да нет, знаете ли, отнюдь… А Вы? – И я, представьте, тоже… То есть – был когда – то, как и Вы, наверно, материалистом. Но сама моя работа мне давала много материала для сомнений… Только не спешите вешать мне ярлык "идеалиста": мне кажется, что обе эти позиции примитивны и узколобы: истина же даже не посередине, она где – то сверху: нет, наверное, ни пресловутого "духа", ни осточертевшей по учебникам "материи": это, в сущности, условные понятия – они не отражают сути Бытия…
Последовала некоторая пауза, и Александр решил ее использовать: заговорил о духоматерии.
Да! Конечно! Конечно! Вы правы: именно она! Я рад, что Вы имеете понятие, об этом! Это ведь снимает тот "основной вопрос философии", из – за которого столько копий впустую поломано! Тут он с досадой взглянул на часы: – Эх, батенька, заговорились мы с Вами! Я ведь на приёме – сейчас начнут двери выламывать! Но у нас еще будет достаточно времени: подержу Вас на больничном, сколько можно.
Приходите послезавтра, лучше чуть попозже – чтоб народу было меньше. Ну, всего Вам наилучшего – душевно рад был с Вами познакомиться!
Кто – то энергично тряс его за плечи. Временами он ощущал и увесистые тумаки. Но проснуться все никак не мог: глаза не открывались. Потом тряска на минуту прекратилась, после чего вдруг стало холодно и мокро. Тут глаза наконец разлепились, и перед ним оказалась чья – то бородища. – Ну, слава Тебе, Господи! – услышал он слегка знакомый голос и, вглядевшись, опознал "того" попа. – Я уж боялся, как бы ты во сне не помер! Как вчера заснул, повечеряв, так до самых сегодняшних сумерек не просыпался! Я и к обедне, и к вечерне сам звонил… Ну как, Лександр? болит чего? – Да вроде нет, – промямлил Александр. – Ну, и слава богу! – довольно прогудел в бороду поп. – Подымайся с Божьей помощью – вечерять будем! Мне сегодня прихожане горшок масла да яичек принесли: устроим пир! А то, небось, голодный…
Тут он со скрипом отворил маленькую дверцу и сказал кому – то: – Ну, проснулся наш байбак! Идите вечерять! Раздался топот многих босых ног, и в каморку ввалилась целая орава детворы. Они были разного возраста, но одеты были одинаково: в посконные рубашки, да и похожи были друг на друга. Подбежав к Александру, они разом загалдели вперебой кто о чем. Но, в основном, каждый пытался рассказать, как они весь день его будили – так что батюшка, в конце концов, прогнал их, наконец, отсюда – уж больно они изощрялись: залезали на него все пятеро зараз, а потом даже с лавки стащили! – Ох, и брякнулся же ты – ну аки куль с мукой! – тараторили они со смехом. Но тут появилась дородная женщина в сарафане – как видно, хозяйка – неся на ухвате чугун, из которого распространялся аппетитный запах. Дети тут же кинулись к столу и расселись вокруг чугуна, нетерпеливо елозя в предвкушении трапезы. Хозяюшка беззлобно цыкнула на них и обратилась к Александру: – Что, болезный, оклемался? А уж мы – то напужались: цельный день не ел – не пил, все спал да спал! Эх, сдается – не только на баб луна действует! – Луна? – переспросил Александр. – Луна, Луна, милок: ведь полнолуние сегодня! Да, помнится, хозяин мой и привел тебя аккурат в прошлое полнолуние!
Вот оно что! – подумал Александр. И впрямь, наверно, можно расписание составить!
И Евгений Кириллович наверняка обрадуется такой находке!
Евгений Кириллович успел стать ему близким приятелем: за те почти что три недели, что он держал его на бюллетене, много у них было разговоров – и довольно содержательных: говорили, так сказать, по-русски: обо всем на свете! Тот довольно откровенно рассказывал о себе, и этим вызывал на откровенность Александра. А по поводу чудес, происходящих с ним, они договорились сразу:
Александр пообещал рассказывать ему все откровенно и во всех подробностях. Его новый приятель, правда, сетовал, что не сумеет оказаться рядом с ним при очередном "сеансе": а то можно было бы и энцефалограмму снять – прибор бы он достал… И вот теперь, наверное, удастся!
Настроение изрядно поднялось. Тем более, что снова появился поп и все прочли полагающуюся перед трапезой молитву. После чего началась сама трапеза. Хозяйка сперва положила из чугуна супругу в глиняную плошку, потом Александру, потом каждому из детей, и потом уж себе. Ели все с аппетитом. Вскоре дети стали ныть, прося добавки. Кто – то из них, видя, что мамаша отвернулась, попытался сам что – то выхватить из чугуна, но тут же получил по лбу деревянным половником. В конце концов все вроде бы насытились. Дети тут же захотели спать и улеглись по лавкам. Хозяйка стала убирать посуду со стола. Александр хотел помочь, но та удивленно взглянула, сказав: – Ты что, милай? Не мужеско дело!
– Ну, Лександр, теперь, чай, долго не заснешь! – благодушно пробасил поп. Да и меня чего – то в сон не клонит… Оно, может, и грех полуночничать, да Бог милостив. Давно хотел тебя спросить: не вспомнил ли чего? Вижу – малый вроде честный, служишь справно, никуда не шляешься, детишки тебя любят – значит, человек хороший… Да, похоже, даже грамоте учен: в приказ бы какой мог пристроиться – ох бы как жил! Там каждый проситель чего – нибудь да принесет…
Вымогать, конечно, грех, но, ежели сами несут – можно взять: жалованье – то не ахти, да и его – то редко плотют: казна – то кремлёвская нонче пуста! – Почто же казна – то пуста? – вопросил Александр, надеясь помаленьку прояснить, в какой же исторический момент он угодил. – Да с чего бы ей полной – то быть? – чуть не взвыл собеседник: – ведь земля – то нища – хуже некуда! Разоряли ее – разоряли, терзали – терзали! – Кто ж терзал – разорял? – Э, милай! Ты спросил бы, кто ее не терзал, кто ее не казнил! Ну, татаре – то эти поганые были давно, да и сгинули милостью Божьей! А царь – то Иван, Грозным прозванный! Уж казнил он – казнил правого и виноватого, воевал – воевал: и с Литвой, и с Ливонией, и с крьмцами, и с немцами, да и довоевался: еле Псков и Смоленск отстояли! Да Крымский – то хан на Москве побывал – всю спалил! Да что хан… Сам Иван – то ведь своего старшего сына угробил! Наследника! А младшего, Митю – то отрока, говорят, Годунов погубил – злой татарин! Подослал лихих людей его зарезать! А еще был у царя Ивана один сын – так на голову слаб: товарищ твой по ремеслу – только и умел в колокола звонить! Ну, а злые – то бояре воровство по всей земле устроили, казну разграбили! А самый из них хитрый – ирод Годунов – даже царем сделался: сперва царя – глупого Феодора на сестрице на своей женил, да и всю власть себе забрал, а как Феодор этот помер – так его, татарина, на царство и венчали! (Бог – то Федору детей не дал!) Только Бог наказал и его, и нас всех за грехи его тяжкие: земля перестала родить, настал голод великий: хлеб пекли из лебеды, а бабы – ведьмы торговали на базаре пирогами с человечьим мясом. Тут и помер этот ирод не по- христиански: в одночасье, причаститься не успев! А в то время уж другой разбойник подходил к Москве: Отрепьев Гришка, самозванец! По диавольскому наущению выдавал себя за убиенного царевича Димитрия! Да еще еретиков – католиков привел с собой из Польши и Литвы, и сел на трон, разбойник!
