вдруг произнёс: «Простите, хозяин».
Плётка выпала из рук Соломона и он на какое-то мгновение так и застыл в этой позе с рукой, поднятой в замахе.
И на самого Пирата, похоже, то, что он сделал, тоже произвело шокирующее впечатление.
Но он быстрее хозяина вышел из ступора и уже более отчётливо произнёс: «Не бей меня!».
После этого Соломон потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-то тёплым шершавым языком лизал его лицо. Он открыл глаза и увидел улыбающуюся, с высунутым языком, морду Пирата.
«Матерь Божья! – подумал про себя Соломон.– Надо больше спать. Уже галлюцинации начинают наполнять мою грешную голову».
Но не успел он закончить эту мысль, как лающий, хриплый голос спросил его: «Как чувствуешь себя, хозяин?».
И тут Соломон понял, что это реальность. Он моментально сообразил также и то, что эта реальность не должна стать никому известной.
Вскочив на ноги и быстро перемотав морду Пирата верёвкой, Соломон повёл собаку в дом, строго-настрого предупредив пса о том, что если он позволит себе при ком-нибудь сказать хоть слово или полслова, то это будут последние в его жизни слова.
Пират послушно кивнул головой в знак согласия, как бы сообщая, что он всё понял и будет немым, как раньше и покорно побежал рядом с хозяином.
Поздно вечером, всё ещё не понимая причину произошедшего, и надеясь на то, что это всё-таки какие-то временные галлюцинации, Соломон удалился с собакой в свою лабораторию и к своему очередному удивлению, граничащему с потрясением, в очередной раз понял, что это не галлюцинации. Пират мог разговаривать человеческим голосом. И не просто разговаривать. Он понимал суть речи, произносимой Соломоном, и отвечал вполне адекватно.
– И давно ты это умеешь? – строго спросил Соломон пса.
– Только сегодня в первый раз, хозяин, – ответил Пират, – но сейчас кажется, что умел это делать всегда.
– Почему ты бросился на садовника?
– Мне показалось, что он хочет на напасть на тебя.
– Но меня не было в доме! Как тебе могло это показаться? Он же, как мне сказали, просто подстригал розы.
– Я не знаю, хозяин, но я увидел в его руках ножницы и подумал, что он может ими убить меня и тебя…. И я решил напасть на него первым. Разве это не справедливо – первым убить того, кто хочет убить тебя?
– Это справедливо, если ты знаешь точно, что тебя вот-вот убьют. Но этот раб никогда не давал повода даже подумать о нём такое. Он был всегда само послушание и миролюбие.
– Вот это меня и насторожило, хозяин. Я подумал, что если он миролюбив, значит, он замышляет что-то плохое. Значит, он подкрадывается. Когда он подстригал розы, я на мгновение осознал, что он представляет смертельную угрозу и нанёс удар первым.
Мы, животные, имеем на это право. Мы нападаем первыми, потому что защищаемся сами и защищаем свою территорию. Так устроен этот мир. Мы делаем это инстинктивно и люди всегда прощают нам это. Но сейчас, хозяин, я на какое-то мгновение понял, что делал это не инстинктивно, а с полным пониманием дела, целенаправленно.
Я был уверен, что мне это «сойдёт с рук», потому, что я более глуп и слаб по сравнению с вами, людьми. Когда уже всё произошло, и я увидел беспомощно лежащего садовника, я понял, что совершил что-то не то. Поэтому и принял такой виноватый вид. Но поверьте, хозяин, в момент нападения я думал, что защищаюсь от будущей угрозы.
Соломон пристально глядя Пирату в глаза, на несколько секунд задумался. Быстро в уме, проворачивая и анализируя услышанное, он смутно нащупывал какую-то ниточку, здравое зерно, в сказанном Пиратом.
«А ведь, действительно, какая прелесть! Напасть первым, потому что тебе показалось: то же самое хотят сделать по отношению к тебе. Это же оправдание любому преступлению! Только жертва после этого не должна сказать даже слова в своё оправдание. Она должна умереть. А дальше обвиняй ее, в чём хочешь. «Я убил потому, что меня хотели убить! Смерть за замысел!».
Молодец Пират! Ай да молодец! Теперь надо выяснить, как этот пёс научился говорить и соображать, как человек, и думаю, что я, наконец, «схвачу Бога за бороду» и заставлю Его выполнить все свои обещания!». – Так думал Соломон, глядя в глаза своему доберману.
– Ну, а как ты думаешь, Пират, после чего ты вдруг так лихо научился разговаривать? – уже более миролюбиво спросил собаку Соломон.
– Мне сложно это сказать, хозяин, но вчера вечером я забежал сюда, хоть это мне и запрещено. Дверь была открыта, а запах отсюда шёл довольно аппетитный. Ты же знаешь, хозяин, что мы, собаки, не можем устоять от соблазна при виде еды. Ты кидаешь мне объедки и крошки со своего стола, а я всегда счастлив и готов служить тебе за это верой и правдой! Но я грешен и иногда что-нибудь да сворую со стола. Когда меня на этом ловят – я получаю либо шваброй, либо веником, но не обижаюсь. Даже, наоборот, я прекрасно понимаю, что негоже отнимать еду у детей и давать её псам. Но иногда так хочется хоть ненадолго почувствовать себя человеком. Так вот, вчера вечером, когда ты, хозяин, пошёл спать, забыв закрыть лабораторию, я забежал сюда на запах хлеба и увидел под столом серую аппетитную для меня массу. И я её съел. Прости меня за это, хозяин, но мне, как обычному псу, было очень сложно удержаться от этого.
«Опять гладко и умно говорит пёс, – думал Соломон, глядя на Пирата и внимательно слушая его, – тем более, что где-то я уже всё это слышал. Ах да! Это же наш женоподобный Бог говорил первым членам нашей организации про псов и детей. Под «псами» он понимал всех тех, кто не принадлежит нашей вере. Ишь ты какой, Пират! Не иначе сам Бог заговорил твоими словами!».
– Так причём здесь хлеб, пёс? Я тебя спрашиваю, как ты научился говорить и соображать как человек, а не о том, как ты воровал у моих детей еду с кухни или сожрал кусок испорченного хлеба в моей лаборатории! – опять резко оборвал Пирата Соломон.
– В том и дело, хозяин, – уже заискивающе продолжал Пират, – что через какое-то время после того, как я съел эту массу, я начал чувствовать, как что-то неладное стало происходить в моей голове. Я стал чувствовать, как расширяется и увеличивается мой мозг. Поверь, хозяин, голова начала болеть и распираться изнутри и я подумал, что её вот-вот разорвёт на кусочки. Мне даже пришла в голову мысль, что
