Мужчина присел на корточки и выставил перед собой руки, грея ладони у костра.
— Но этот идол и путаница с ним облегчают мне задачу. Благодаря тому, что Великой матери и ее народу, а стало быть и мне, кто-то здесь поклоняется как богам, пройти в ваш сон было легче.
Мысли путались. Санчес растерялся настолько, что потерял журналистскую хватку. Вопросы роились и гудели в голове, но выбрать из них те, что были важнее, или хотя бы придать им какой-то порядок, казалось невозможным.
— Откуда вы? — спросил журналист.
— Из страны, название которой вам ничего не скажет, — улыбнулся мужчина в балахоне. — А может быть, с другого материка. Или из деревни, до которой вы не доехали всего ничего. Это не важно. Чтобы я не ответил, это не имеет никакого значения. Потому что как только вы проснетесь, памяти обо мне и о нашем разговоре не останется.
Санчес снова подался вперед. Пламя костра полыхнуло, обжигая. Журналист отстранился.
— Не стоит этого делать, — напомнил сноходец.
— Тогда зачем это все? Зачем вы пришли, если я все равно не вспомню этого?
— Вы вспомните главное. Не дословно, на уровне ощущений. Вы не вспомните ни меня, ни разговора. Вы вспомните только то, что вы должны сделать. Возможно, вы будете считать даже, что это ваше решение. Но это моя просьба.
Санчес тряхнул головой.
— Это что, гипноз?
— Господин журналист, — сердито сдвинул брови сноходец, становясь выражением лица похожим на идола за спиной, — перестаньте болтать и послушайте, что я вам скажу…
— Санчес! Драть всех ваших родственников по женской линии!
Хриплый шепот вырвал из объятий сна. Журналист приподнял голову. Он сидел в мобиле, кругом темно, только где-то далеко трепетал тусклый огонек. И пристав навис над ним, как чучело из комнаты страха в детском парке. Сон растаял без следа. Осталось только ощущение какой-то незавершенности, потерянного и забытого чего-то. Чего-то очень важного.
— Пес вас раздери, господин пристав, — проворчал журналист, поднимаясь и отпихивая Ниро. — Зачем вы меня разбудили. Испортили такой сон…
— Какой к демонам сон?! — возмутился Ниро. — Пока вы дрыхнете, тут вон что происходит. Видите?
Пристав кивнул на отсветы огонька где-то очень далеко за деревьями.
— Там.
Санчес потер глаза. Зевнул. Сон как рукой сняло.
Какой-нибудь незнакомый парень, возможно, из ближайшей деревни затаскивал в лес девочку лет двенадцати…
— Господин журналист, я понимаю, что у вас нет ни чести, ни совести, ни представления о приличиях, но поглядите на время. Приличные парни несовершеннолетних девочек в такой час в лес не водят, и тем более не затаскивают.
Санчес что-то фыркнул себе под нос и отпер дверцу мобиля.
Снаружи было свежо, даже прохладно. И темно. Вдалеке, за сливающимися в единую темную громаду деревьями, в самом деле поблескивали какие-то сполохи, похожие на отсветы костра. И где-то на грани слышимости чудилось едва слышное бормотание.
— Видите? — шепнул Ниро. — Слышите? Там точно что-то неладное творится.
— Возможно, — почему-то тоже перешел на шепот Санчес.
— Я пойду и посмотрю, а вы ждите здесь.
Пристав дернулся было на отсветы, как ночной мотылек на фонарь.
— Нет уж, — остановил его Санчес. — Пойдем вместе.
— Это может быть опасно, господин борзописец.
— Тогда какого рожна вы разбудили меня? Я иду с вами.
Ниро достал пистоль и кивнул.
— Ладно, но только не суйтесь. А то еще пристрелю ненароком. И молчите в тряпочку.
Журналист кивнул, подавив желание ответить. Надо отдать должное, пристав был прав, и шуметь раньше времени не стоило.
Лес казался диким и непролазным. Ветки то и дело лезли в лицо, со всех сторон цеплялись за одежду. Под ногами бугрились корни и кочки. Каждый шаг приходилось обдумывать. Хорошо еще, что идущий впереди Ниро не сильно торопился. Двигался медленно и осторожно.
В темноте метались уродливые корявые тени. Ночной лес жил своей, довольно своеобразно звучащей жизнью. От этих звуков и теней становилось немного жутковато. Память начала подкидывать картинки и воспоминания о той ночи в Утанаве, когда на Санчеса кинулся мертвяк. И воображение услужливо дорисовывало в окружающей темноте мертвяков, готовых броситься и вцепиться в горло.
Хвала судьбе, идти пришлось недолго. Источник света оказался значительно ближе, чем казалось.
Ниро отвел в сторону очередную ветку и застыл, как памятник не щадящему себя на боевом посту старшему приставу. Журналист обязательно пошутил бы на эту тему, но только не сейчас. Не в этот раз.
Впереди, за деревьями был просвет. Лес заканчивался и от опушки вперед и в сторону расстилался луг. У самой кромки леса стоял резной столб. Лик идола смотрел сурово и неодобрительно. Перед мрачным, потемневшим от времени кумиром горел небольшой костерок. Что-то было во всем этом знакомое, будто бы журналист уже был здесь когда-то. Но он не мог здесь быть. И то, что он видел сейчас, было в новинку. Между костерком и идолом лежала могучая колода. Молодого парня нигде не было, зато рядом с колодой стоял худенький старик лет ста. Подслеповатые глазенки его таращились в потертые страницы, что он держал в руках. Не то отдельные листы, не то они когда-то были сшиты в книгу. Если и так, то книга давно развалилась. Старичок забормотал что-то довольно громко, но язык Санчесу был непонятен. Журналист мог бы принять лопочущего и нервно потряхивающего козлиной бородкой старичка за иностранца, но не в этом месте и не при данных обстоятельствах.
На колоде, превращая ее в алтарь, лежала девочка лет десяти. Лежала на спине, но «ложе» это было ей явно мало, и голова девочки оставалась почти на весу. Руки и ноги ребенка вывернулись. Запястья и лодыжки обвивали веревки, что натягиваясь в струну, бежали к вбитым в землю колышкам. Стягивали, лишая ребенка возможности пошевелиться.
Старик, которого Ниро тут же определил как колдуна, оборвал бормотание, отложил ветхие страницы и подошел к девочке. Старческие пальцы вцепились в ворот, рванули в сторону. С треском разорвалась ткань тоненького не по погоде платьица. Девочка не сопротивлялась. Не то сил уже не было, не то старый колдун опоил ее чем-то. Старик снова поднял страничку, выудил откуда-то уголек и принялся чертить по груди девочки странные символы, бормоча что-то и поминая «Велику мати».
Ночью в лесу и в отблесках костра все это выглядело настолько жутко, что Санчеса бросило в жар, несмотря на ночную прохладу.
— Что он делает? — шепнул Санчес в самое ухо пристава настолько тихо, что и не надеялся на ответ.
