Он снял обувь, одежду и подошел к ней. Она провела по нему своими веерами. Он открыл рот, а она сложила щелчком один веер и протянула ему. Он зажал его зубами. Она вытянула из рукава кимоно два белых шелковых шарфа, обошла его сзади и, привязав концы шарфов к вееру, завела их за спину и снова завязала на затылке, так что он уже не мог выплюнуть веер, который заткнул ему рот вместо кляпа. Глаза его слезились, словно от дыма. Тело трепетало.
Разрез по ягодицам. Он чуть не достиг оргазма.
Разрез по нижней части тестикул. На кончике пениса выступила бусинка семени, он застонал.
Кровь сочилась по капле.
Лаская его холодными пальцами с длинными ногтями, она сделала разрез на шее.
Она пила не отрываясь, иссушая его все больше и больше, а он превращался в костер, чувствуя, как нарастает экстаз, и начиная подозревать, что именно этой ночью наступит полное насыщение. И он все громче стонал, с трудом оттягивая наступающий оргазм.
Еще одна секунда — и было бы поздно, но они все-таки успели, упали на матрас, который, как только они его коснулись, превратился в снежное поле с пробившимися сквозь снег крошечными бутонами ириса. В лунном свете ее длинные черные волосы колыхались, словно волны. Она рывком развела ноги, и Сатоши погрузился в ледяную пучину. От его пениса поднимался пар, даже не пар, а весенний туман.
Он любил ее, и он наполнял ее, слыша, как из ее груди вырывается хриплый стон. На вершине наслаждения, которого достигла и она, он достал из-под матраса кол и вдавил его между ее грудей так, что капельки крови вскипели вокруг острия. Взгляд ее обезумел от удовольствия и страха, она запрокинула голову и забилась в конвульсиях. Он надавил на кол сильнее, пронзив ее кожу. Она задохнулась и протянула руки, чтобы остановить его.
Он поймал одну руку и набросил на белое холодное запястье черный бархатный шнур. Потом продел шнур через кольцо на стене и затянул. То же самое проделал с другой рукой. Она не могла пошевельнуться и всхлипнула разок. Он прочел в ее глазах немой вопрос: «Сегодня?»
Он смотрел поверх ее волос, которые колыхались как волны и вызвали у него видения. Призраки. Потом он поднялся и подошел к телефону рядом с альковом, в котором молился своим предкам. В черной вазе стояли не ирисы — хризантемы. О стену мягко билась лента с изображением цапли.
Он вынул изо рта кляп, позвонил в «Хард-рок-кафе» и заказал футболки, сообщив им номер своей корпоративной карточки Visa. Назвал адрес отеля Бакнер-сан.
Для японца каждое действие существует само по себе и приносит удовлетворение. Он был хорошим работником «Nippon Kokusai Sangyo». Он был хорошим представителем этой компании. Он был хорошим человеком.
Теперь он будет хорошим вампиром.
— Сатоши, — прошептала она, и сердце у него сжалось, как перед приступом.
Он молча вернулся к ней. Она по-прежнему была связана и извивалась. Открыв рот, она поманила его к себе. Он накрыл ее своим телом, зажмурился и приготовился.
Огонь, огонь и боль; кровь утекала из его вен и артерий, оставляя следы ожогов. Он увидел ее белое лицо под собой, когда вновь обрел силу и овладел ею, а она все пила и пила кровь. Он не боялся и в то же время испытывал ужас.
А потом это случилось. Он сразу все понял, хотя она никогда ему не рассказывала, как это будет. Душа его поднялась в небо, как пар, и смешалась со звездами над кафе «Бесконечность». У него было ощущение, будто она рядом; они вместе парили по изумительному ночному токийскому небу, как крылья цапли, сквозь огни и облака, сквозь лунный свет и весенний дождь, падавший на зонтики и поднятые к небу лица.
Потом он оказался в саду на крыше отеля «Нью Отани», где остановилась Бакнер-сан.
Проник к ней в номер через окно. Она пошевелилась и застонала. Расслабленная после ванны, с ароматной кожей, обжигающей его ледяные пальцы. Она спала обнаженной. Сатоши скользнул по ее пылающей груди и развел ее пылающие ноги. Она слабо запротестовала — то ли во сне, то ли в смиренной покорности. Он склонился над ней. Он был очень холоден, а она такая горячая, что могла бы растопить металл. Там, где он ее касался, поднимался пар. И дым.
Потом пар, который был ею, направил его к шее Бакнер-сан. По его лицу потекли слезы и превратились в блестящие сосульки. Он наклонился и начал пить.
Наслаждение! Лава заполнила его ледяные чресла, пенис, сердце. Теплый свечной воск, кипящий мисо-суп. Купание среди дымящихся камней в горячем источнике. И удовольствие, неслыханное по своей чувственности — жесткой и мягкой, податливой и властной. Это будет его последним даром Бакнер-сан, которой он восхищался.
И она рядом, тоже насыщается, а потом делится с ним, ее руки на его теле, внутри его тела.
Наслаждение! Не подвластное воображению. Танец, обещанный ею несколько месяцев тому назад, неописуемое чудо, заставляющее его плакать.
А потом вдруг…
Он лежит на матрасе, закрыв ее тело своим, а она отстраняется от его шеи и сглатывает последние капли. Он едва способен открыть глаза.
— Так это был только сон? — шепчет он.
Она отвечает одними глазами: «А разве все это не только сон?» И Сатоши жаль всего, что осталось позади, жаль этой бесконечной секунды, которую он сейчас потеряет, жаль все прочие секунды, которые когда-то были его жизнью.
Они смотрят друг на друга.
Она шепчет, на этот раз своим настоящим голосом:
— Теперь уже скоро. Держи меня очень крепко.
Он так и делает, обнимает ее руками, обвивает ногами. С трудом борется, чтобы не закрыть глаза. Ее тоже клонит ко сну. А раньше он думал, что все это случится не во сне.
Проходят секунды. Он дремлет, прислушиваясь к дождю.
Сначала ему обожгло плечо. Он охнул и мгновенно открыл глаза. Она под ним тоже резко вдохнула, напряглась и посмотрела на него.
— Я не боюсь, — прошептал он.
Как никогда прежде, он осознал незыблемость традиции, достойной поклонения. Перед тем, что существовало еще до тебя, не стыдно испытывать душевный трепет.
— Я тоже, — сказала она. — Я тоже не боюсь.
И тогда он мгновенно вспыхнул. Пламя и дым; он услышал, как из его горла вырвался сдавленный крик, впрочем, уже не было горла. Волосы, кожа, кости, но ни капли крови. Тем временем неяркое солнце начало подниматься, окрашивая окна в оранжевый и алый, кроваво-красный, цвет умирающих птиц. Всепрощающий и терпеливый, не знающий стыда, этот красный цвет превратил комнаты над кафе «Бесконечность» в полости горящего, замирающего сердца.
А потом и ее охватило пламя, мгновение радости! Промелькнувшая снежинка!
Извиваясь, они танцевали призраков, радостно скользящих по белым просторам. Мастера кабуки, выдающиеся создания, переливаясь белым и голубым, олицетворяли глубочайшее единение, существа, порожденные триумфом.
