Пока я размышлял, крутя педали, совсем стемнело. Включил динамо-фонарик на руле. Как ни хорошо строили дороги до войны, а число выбоин растёт…
Года два назад мне пришлось однажды возвращаться из санатория в город ночью. Ну, не совсем ночью, а вот в такое же время, когда быстро темнеет. Не помню, почему, но позарез мне надо было домой. А Князь, кажется, щиколотку тогда потянул. Или это я ему ногу выдернуть пытался — не помню. Короче, пошёл я один вот с таким же фонариком — вжж, вжж…
А в лесах наших может почудиться всякое — и, к сожалению, не только почудиться. И вот иду я, и кажется мне, что за мной кто-то увязался. И не сказать, чтобы это двуногий был. Цокает сзади кто-то по гравию на обочине. Оглянусь, направлю луч — никого. Несколько раз внезапно оборачивался — может, глаза этой твари сверкнут? Особенно страшно стало в низинке у ручья, когда туман пополз. И звук стал громче: не только когти звенят, но и галька шуршит… Так и доцокала за мной неопознанная зверюга до Старой казармы. А дальше, как известно, лесной нечисти ходу нет…
Странно, но вот и сейчас слышал я за спиной тот же самый звук. Велосипед у меня в порядке, движется бесшумно, асфальт чуть шуршит, и вдруг то самое — цок-цок…
У того, давешнего мальчишки, забот в жизни было поменьше, а нынешний Чак Яррик не железный.
Я остановился и посмотрел назад и увидел силуэт на обочине. Это была лесная собака — не самая крупная. Она демонстративно уселась, словно ожидая, когда я продолжу движение.
В народе принято списывать на лесных собак все бесследные исчезновения. После нападения прочих хищников всегда что-то остаётся — кости, обрывки одежды, снаряжение… Но лесные собаки, говорят, такие сообразительные, что все следы своих преступлений закапывают глубоко в землю. Вероятно, чтобы на них не подумали. Но на них ведь всё равно как раз из-за этого и думают…
Хорошо, продолжу движение. Будь по-твоему, хитренькая собачка. Может, ты и вправду такая умная, как погранцы рассказывают. Но ты не такая быстрая. А дорога здесь пойдёт под горку, и когда я как следует разгонюсь…
Разогнался я как следует — не потому, что испугался этой собаки, а потому, что достали вы меня все сегодня!!!
Ну, как ты там — отстала?
Оглянуться я оглянулся, а того, что впереди, не увидел и полетел через руль.
…Когда я пришёл в себя, то оказалось, что я лежу на поляне. Неподалёку от меня горит в траве пара шахтёрских фонарей типа «надежда». А вокруг высятся семеро бродяг в длинных балахонах с капюшонами, и каждый опирается на дрын.
Ага. Ребята работают под ровенов — древних монастырских ополченцев. В том же учебнике истории, где воевода потрошит горцев, есть и такая иллюстрация: «Патриоты-ровены вершат правосудие над бродячим еретиком». Вот так же на дороге беднягу тормознули. Правда, днём…
Князь, Князь, может, ты всё-таки меня не послушался и поехал следом, прихватив страшный мушкет?
Хорошо бы, но так не бывает…
— Вставай, Сыночек, разговор есть…
Какой смысл был Гондону маскироваться под монаха — ума не приложу. Голосок его ни с каким другим не спутаешь. Должно быть, для романтики…
Встал, одёрнул куртку.
— Слушай и не перебивай, — сказал Толе Казыдлу. — Сегодня утром мой человек в поезде предупредил вашу сучонку насчёт грибов. Вы всё поняли?
— Ну да, — сказал я. — Не поняли только, при чём тут ты и твоя компания. Мы привыкли иметь дело с серьёзными людьми…
— Ну так вот и пришли сюда наконец серьёзные люди, — сказал Гондон. — Теперь всё будет по-другому. Молодёжная патриотическая организация «Отчичи» возрождает древний грибной промысел. А вас мы нанимаем для заготовок, и спасибо ещё скажите, что на хороших условиях…
Вот оно что! Не врал Гондон, когда говорил, что состоял в настоящей столичной банде. Потому что заменить проводника на литерном поезде это не хрен собачий. Вот только как он думает заставить нас работать на себя?
— Да нет уж, — сказал я. — Понту нет на чужого дядю горбатиться. Это ты тут приезжий, а я коренной. За мной Шахты, за Князем — папашины погоны, а Рыбу трогать я и врагу не пожелаю…
— Ты не понял? — сказал Гондон, но морду свою из капюшона так и не высунул. — Всё теперь будет по-другому. Из столицы приедут комиссары, уполномоченные… Горную Стражу заменят гвардейцами… Выродков всех повысылают куда следует. Конец придёт здешней вольнице! Так что советую найти своё место в Верхнем Бештоуне, пока на поздно… Потому что за последствия я не ручаюсь. Мне ты не нужен, а твоим подельникам будет наука…
…Стану дождём и камнем.
— Гондон ты Гондон, — говорю. — Иди лучше домой и займись своим прямым делом — подрочи в тряпочку и успокойся…
…Стану огнём и ветром.
Сейчас он на меня кинется, вот тут-то и начнётся потеха…
Но вот удара колом по затылку я никак не ожидал. В Горном краю такое не принято…
Последнее, что я слышал, был вопль Гондона: «Убери железку, Кишечник, кожан запортишь — урою!»…
Синий сон о соборном стороже
…Князь стоял, задрав голову, и разглядывал галерею, которая опоясывала зал Соляного Собора.
Только выглядел Динуат Лобату как-то по-другому. И ростом он стал поменьше, и в плечах сделался поуже, и чёрная пандейская щетинка на щеках куда-то пропала. Не сразу я сообразил, что именно таким и был Князь, когда мы только что познакомились, сцепились и помирились.
Было похоже, что я смотрю свою собственную ментограмму-воспоминание…
Нас-то водили на шахты каждый год, начиная с первого класса, такова была гимназическая традиция, а он попал сюда впервые. Не с экскурсией — просто я в первый же выходной решил показать новому приятелю главное здешнее чудо, так как был туда вхож в любое время. Потому что приглядывал тут за всем свой человек.
Сторож Собора, старый Имбру, раньше был одним из здешних священнослужителей. Но после войны верующие перестали сюда приходить. Вернее, перестали быть верующими.
Историк наш и директор Людоедище объяснял на уроке, что вообще-то во время беды люди как раз ищут спасения в вере, приносят пожертвования, строят новые храмы — но последняя война была слишком уж разрушительной и страшной. Огненосный Творец, который позволил совершить со своим творением такое — вовсе не Творец, а джакч, и вся надежда теперь на Неизвестных Отцов: они поднимут нацию из пепла…
А вот первые попавшие в Горный Края солекопы были людьми глубоко верующими. И, когда открыли эту громадную пещеру, то сразу решили, что это им знамение вышло, и что соль добывать здесь они не будут, но создадут храм во славу Творца.
Тем более что сам Творец наверняка и являлся архитектором этого обалденного сооружения. А первыми художниками и скульпторами стали те же солекопы. До сих пор в стенных нишах сохранились несколько корявых фигур святых и мучеников — оплывших за века, иногда почти неразличимых…
