Тем более что сам Творец наверняка и являлся архитектором этого обалденного сооружения. А первыми художниками и скульпторами стали те же солекопы. До сих пор в стенных нишах сохранились несколько корявых фигур святых и мучеников — оплывших за века, иногда почти неразличимых…
Потом владельцы промыслов быстро разбогатели, стали выписывать настоящих мастеров, которые и создали это диво…
Понимаешь, рассказывал я Князю, люди не сразу заметили, что соляные скульптуры и орнаменты разрушает влажное дыхание сотен прихожан, только много позже сообразили прятать их в стеклянные ящики и покрывать прозрачной плёнкой…
Но вот висящую у нас над головами огромную люстру в ящик не уберёшь, и составляющие её кристаллы всё-таки потихоньку мутнеют, хотя раньше в храме стояли специальные установки для борьбы с влагой. Нынешние хозяева соли их демонтировали, потому что много энергии жрут…
В прежние века сюда приезжали великие мастера нашей Отчизны и даже из других стран — все считали за честь поработать на украшение Соляного Собора. Торре, Жант-Каро, шестипалый волшебник Митало ва Хонти создавали здесь натуральные шедевры. На хрупкость и недолговечность материала было им, по всей видимости, плевать. Они под это даже какую-то философию подводили насчёт мимолётности жизни. В смысле работали псу под хвост, чисто для понту. И о многих фигурах и скульптурных группах мы знаем теперь только по описаниям современников.
Старшеклассники особенно сожалеют, что не сохранилась работа Коона Торре «Святые Лали и Чимия в негодовании порывают с домом свиданий» — до того, как стать святыми, девочки были оторви и выбрось, вот бы поглядеть! Интересно знать, чего же там такого особенного потребовали клиенты, коли даже Лали и Чимия вознегодовали?
Ну вы поняли, что это я шучу. Умные люди сразу сообразили, что подобные работы мастеров бесценны. Лучшие из них вовремя убрали под стекло, а потом свезли в музеи Нижнего Бештоуна. Где они в конечном счёте всё равно погибли — от судьбы не уйдёшь…
Князь глядел вокруг и слушал меня с разинутым ртом. Обычно бывало наоборот.
Я-то тут всё наизусть выучил…
— А-а, маленький Яррик пришёл навестить дедушку!
Дедушку так дедушку. Я же говорю, что Яррики всем Шахтам родня. Вот и старый Имбру мне кем-то приходится со стороны мамы…
— Здравствуйте, отче. Это мой новый друг Дину, он из военного городка…
— Сегодня день святого Рамбали, и вы пришли раньше всех. Занимайте на галерее самые удобные места…
Бедняга совсем выжил из ума. Воображает, что вот сейчас в Собор хлынет нарядная толпа прихожан, а дети побегут, сломя голову, на галерею и устроят там весёлую свалку…
Старик и впрямь облачился в ритуальную рогожную хламиду — так одевались некогда первые жрецы этого храма.
— Отче, — сказал Князь и поклонился. — Не прогневайтесь на меня за вопрос. У нас в кадетском училище Боевой Гвардии преподавал древнеимперский язык отставной майор Син-Сомар, бывший капеллан. Он рассказывал, что именно в вашем Соборе во времена императоров-бастардов зародилась некая ересь, о которой долгое время и упоминать-то запрещалось… Отче, я хочу стать литератором, и меня безмерно интересуют всякие тёмные места и белые пятна нашей истории…
Смотрю, сморщенная физиономия деда Имбру оживилась и засияла.
— Молодой человек, — сказал он. — Теперь можно сказать, что это была никакая не ересь. Ересью следует назвать то, что стала проповедовать столичная церковь, когда верх в ней взяли отступники и южные сектанты. Нет, именно здесь, из этой вот стены вышел Воплощённый Творец и явился двум простым солекопам Сиктору и Сироге, впоследствии святым…
— Отче, — сказал Князь. — Я, в отличие от многих своих ровесников, читал Писание. Там сказано, что до того, как сделаться бродягами, Сиктор был кузнецом, а Сирога — гончаром, и явился им Творец под мостом через Голубую Змею… И никаких солекопов там не было в помине!
— Юноша, — сказал Имбру. — Ну сами подумайте. Вот вы — Огненосный Творец. Ну и где бы вы предпочли явиться людям — в этом величественном зале или в обиталище всякой бездомной преступной сволочи?
Князь прикинул.
— Ну, я-то, конечно, предпочёл бы этот зал, — сказал он. — Но ведь Воплощённый Творец сказал тогда святым скитальцам: «К вам пришёл я, беднейшие из бедных, несчастнейшие из несчастных, к тем, кто потерял прошлое, зато ныне обрёл будущее…»
— Вздор! — воскликнул старик. — Не так всё было, совсем не так!
— Ну да, — сказал Князь. — У моего… у господина полковника Лобату до войны был денщик из Хонти. Так он уверял, что все как есть святые — хонтийского происхождения, и сам Творец выбривал макушку на хонтийский манер…
— Всё не так, — повторил дед Имбру. — Будущих святых солекопов завалило в штреке. Обычное дело в те времена. Но они не пали духом, вознесли горячую молитву, взялись за обушки — и всего-то за смену расчистили вокруг себя вот это огромное пространство, где мы сейчас находимся! И Огненосному Творцу ничего не оставалось делать, как воплотиться и выйти навстречу героям из стены… И сказал им Творец: «Вы — соль Саракша. Ведь если соль потеряет силу, что же брошу я в Чашу Мира?»
— Не расстраивай мне старика, — тихо прошипел я Князю. — А то напинаю!
— Интересный вариант, — сказал Князь. — Очень любопытный.
Тут старый священник окончательно спятил. Он схватил за руку Князя, а потом — меня и зашептал:
— Я, конечно, не Творец, но нынче вы — соль Саракша, и если соль потеряет силу, то и не будет больше никакого Саракша…
Джакч какой-то! «Я, конечно, не Творец» — это же доктор Мор Моорс, а вовсе не соборный сторож! Да и не говорил дед Имбру ничего подобного…
Тут я обнаружил, что лежу на спине, а надо мной склоняется лицо… нет, не Князя и не старика. А чья-то страшная морда, покрытая рубцами, глядит на меня в четыре дырки: пара на месте глаз, пара на месте носа. Такой пандейцы Смерть рисуют на кладбищенских обелисках.
И шепчет:
— Ну что, стукачишка, чего ты добился? Что тебя сюда подыхать привезли? Скоро всем твоим дружкам конец, включая выродка-дозера, чтобы не смели хвост поднимать на Боевую Гвардию! Жалко, что промахнулся я в тот раз на озере…
Творец, да это же…
— Больной Паликар, немедленно вернитесь в свою палату!
Голос молодой и незнакомый.
— Отвянь, клистирная трубка! С Гвардией говоришь!
— Хорошо, — говорит незнакомый весёлый голос. — Если я клистирная трубка, то я и определяю характер клистира. Ледяная вода с песком вас устроят?
Значит, вот я где.
В госпитале.
Хорошо, видно, обработали меня джакчееды…
