— Папа, они несчастливые.
— В смысле несчастливые?
— Ни одно желание не исполнится. Смотри, как их много – а ни одно не исполнится.
Папа задумался, а потом подошел к букету и стал внимательно рассматривать его. Рассматривал долго-долго, потом даже взял у мамы карандаш и бумажку и стал лепестки считать.
А потом стал куда-то звонить. Я хотела сесть к папе на колени, а мама сказала – «Тсссссс, папа сейчас с Марсом будет разговаривать».
— Матвей, — сказал папа кому-то. — Матвей, пошли кого-нибудь в пятую оранжерею посчитать лепестки у ромашек.
— Посчитать что? У кого? — голос у кого-то был хриплый-хриплый. Или это просто помехи, такое бывает, когда звонишь далеко-далеко, в Антарктиду или под море.
— Лепестки у ромашек, — ответил папа.
— Павел Сергеевич… вы что?
— Матвей, пошли кого-нибудь, пожалуйста.
Потом на том конце – на Марсе, значит – долго молчали, и наконец ответили:
— Павел Сергеевич, значит так…Всего десять тысяч четыреста шестнадцать корзинок и…
— Среди них нет нечетных, — задумчиво перебил папа.
— Нет, — ответили ему.
В следующий свой приезд папа привез мне еловую веточку с шишкой и улитку. С веточкой и шишкой все было правильно, а вот если пустить улитку ползти по руке, то потом рука будет пахнуть как будто зубной пастой вымазали.
Оказывается, у папы в лаборатории улитки никогда по рукам не ползали – только по специальному стеклу. И лепестки там не считали. Там вообще не знают ничего, что дети знают. Точнее нет, когда-то они же тоже были детьми и знали – а вот теперь забыли.
И папа попросил меня помочь ему. Ему нужно было, чтобы я делала тут все то же, что и на Земле делаю – играла, рассматривала, ловила. Главное – чтобы цветы не срывала. А я и не срываю, мне и так все хорошо видно и удобно.
А потом я папе говорю, если что-то где-то совсем не так, как на Земле. Вот как сейчас, с божьей коровкой. Я папе уже помогла с дождевым червяком – папин червяк, когда его трогаешь пальцем, не извивается, а становится прямой, как палка. А так делают совсем-совсем другие гусеницы! И с анютиными глазками помогла, и с львиным зевом, и с…много с чем, всего уже и не вспомню.
А потом папа о чем-то поговорил с людьми на Земле – и прилетел дядя Андрей с друзьями. Они сначала очень гордились, что помогают на Марсе, а потом увидели меня – и перестали гордиться. Хотя может быть они только тут так, а перед друзьями с Земли продолжают хвастаться. Ну и ладно. Мама говорит, что мальчишки всегда такие, это у них игра такая. Ну и пусть, мне не жалко.
Ну вот, а теперь мне пора идти. Надо будет еще книжку почитать, про рыцарей. Надо же к школе готовиться. А школа – это серьезнее, чем папины коровки и ромашки.
На пороге оранжереи я оглянулась и помахала рукой:
— Пока, динозавтр.
Мне кажется, он тоже пытается мне помахать – но лапки у него слишком маленькие. Поэтому он просто стоит и смотрит мне вслед.
Я спрашивала у папы, все ли правильно с динозавтром. А папа ответил, что никто не знает – потому что никто никогда живых динозавтров не видел. Они все умерли еще до того, как человек появился. Я спрашивала – как это, Земля и без человека. А папа рассказал, что давным-давно и Земля была другая, и жили там другие существа. И сказал, что раньше думали, что на Марсе кто-то живет. Того же Марсианского Свинкса в пример приводили, якобы большой-большой памятник. А еще раньше, давным-давно, правда, когда уже динозавтров не было, думали, что на Марсе вообще кто-то вроде людей есть.
Папа сказал, что они до сих пор не знают, была ли на Марсе жизнь. Одни говорят, что была – другие что нет. А кто прав – тем более непонятно.
А динозавтра жалко. Я иногда представляю, как это оно – когда ты один остался. Или когда родился – и уже один. Я бы хотела прийти к нему, погладить по шкуре – мне кажется, что она у него мягкая-мягкая…и теплая. У него такие добрые глаза, что шкура обязательно должна быть мягкой и теплой. Но папа говорит, что завтра. Эх, завтра-завтра…пока, динозавтр.
Папа говорит, что если что, я могу заходить в его кабинет и оставлять то, что нашла. Он часто в лаборатории, но мне туда нельзя – потому что там все в белых халатах, а мне халат сшить не успели. Только костюм для улицы сделали. Ну и ладно. Видела я эту лабораторию через дверь, ничего интересного. Дяди в белых халатах, много всего стеклянного и всякого синенького много.
Поэтому я сразу пробежала в папин кабинет и положила ему на стол пакетик с божьей коровкой. А потом… А потом на окно села бабочка. Понимаете, бабочка! С той стороны!
Сначала я испугалась, что это я как-то случайно выпустила бабочку. Ведь мало ли что! А потом подумала и поняла – нет, это не я. Ведь у папы нет бабочек. Он с ними не работает почему-то. Точнее, он объяснял, почему, но я забыла. Это была настоящая марсианская бабочка, вы понимаете? Всамделишная марсианская бабочка! Значит, на Марсе есть жизнь! И я об этом узнала первая! Узнала по-настоящему и совершенно точно!
Бабочка сидела на окне и делала крыльями вот так, как, знаете, всегда делают бабочки – расправляют и снова складывают, словно куда-то медленно летят. Я подошла к окну поближе. Бабочка не улетала. Я сначала хотела постучать по стеклу, а потом вдруг передумала. Вот смотрите.
Если я сейчас постучу, то бабочка испугается и улетит, так? Так. А как я тогда потом докажу, что я видела именно бабочку? Что я ее не придумала? Вот. Никак.
Я осторожно отошла от окна. Бабочка продолжала шевелить крылышками, но делала это все медленнее и медленнее, словно вот-вот заснет.
Можно было, конечно, позвать взрослых, например, папу – но пока они спросят, зачем, пока поверят, пока придут… бабочка и улететь может. И они мне тогда не поверят и обидятся, что я их просто так вызвала. Еще подумают, что мне скучно и я так с ними поиграть захотела. Нет.
Мне надо самой поймать бабочку и показать ее им. Тогда мне и верить не надо будет – вот же она, всамделишная марсианская бабочка. А если она улетит…что ж… тогда об этом буду знать только я. Но зато никто не будет мне не верить и смеяться.
Я быстро-быстро сбегала в свою комнату и надела костюм для улицы. Вообще папа строго-настрого запретил мне выходить одной, сказал, что нам тогда сильно от мамы попадет. Но, думаю, что когда мама узнает про бабочку, она ругаться не будет.
Главное было – не встретить никого по дороге. А то обязательно бы стали спрашивать – куда я иду, да еще в таком костюме. А потом взяли бы за руку и привели к папе. И никакой бабочки, вот.
Но никого не было. Это и понятно – все или в лаборатории или на улице работают, по коридорам никто ходить не любит. Потому что коридоры скучные. Ни окон, ни интересных кнопочек, только несколько лампочек и все.
