— Тьфу на вас! Вот ведь, докопались. Ладно, отвернитесь, я встаю. Пошли уже на ваши танцы, мучители…
Не удалось мне от танцев откосить в тот раз. Пришлось идти, чтобы не обижать. И ведь не объяснишь им никак, что ни у одного из них нет шансов. Каждый надеется, что я в конце концов выберу его. Весь вечер я по очереди с обоими своими ухажёрами танцевал. Им особенно медленные танцы нравились. Причём Никонову они нравились настолько сильно, что он несколько раз случайно (а может, и не случайно) задевал меня во время танца за бедро своими оттопыренными штанами. Отвратительно.
Ненавижу танцы. Вокруг столько красивых девчонок, а мне приходится танцевать с парнем. Обидно, однако. Я тоже хочу с девочкой танцевать…
— Привет, Наташ. Ты чего, опоздала?
— Не опоздала. У меня братья заболели, а папа в субботу должен был на работу обязательно выйти. Заказ срочный. Он только с понедельника больничный взял.
— Заболели? Что с ними?
— Да ничего серьёзного. Просто простуда.
— У обоих сразу?
— Конечно. Они ведь близнецы, всегда всё вместе делают, одинаково.
— Понятно. А я боялась, что ты заболела, и я опять одна в классе останусь. Предупредила бы хоть.
— Ирка, как? Письмо тебе написать? Я директору по телефону вчера из Москвы звонила, он мне разрешил первого сентября не выходить на занятия. Тем более, это суббота.
— Ещё бы не разрешил. Ты теперь мировая знаменитость. Самому Брежневу цветы даришь.
— Ты-то хоть не подкалывай. Вот у меня где, эта знаменитость! Достало всё. Из дома на улицу проблема выйти. Меня даже в метро узнают.
— Сочувствую. Да чего мы на лестнице-то? Пошли в нашу спальню.
— Пошли. Письма ещё дурацкие пишут.
— Да ну? И много пишут? Сколько в неделю писем приходит?
— В неделю? Издеваешься? Да дня не проходит, чтобы пары десятков новых не пришло. Сейчас вроде меньше стало их, а в начале лета бывало, что и больше сотни в день приносили. Почтальонша замучалась. Они ещё и в ящик почтовый не лезли, ей приходилось прямо в квартиру мне заносить.
— Что пишут-то?
— Да глупости всякие. Давай дружить, пришли фотографию, давай переписываться. Ну, и так далее. Даже в гости приглашали меня.
— Куда?
— В разные места. И на Кавказ, и в Прибалтику. Даже в ГДР одна девчонка пригласила.
— В ГДР? Немка?
— Да, а что? Немка. Она, оказывается, этим летом тоже в «Артеке» была и видела меня там. Только почему-то подойти не решилась. Как будто я бы покусала её за это. Но потом она вернулась домой и отважилась написать мне. В гости приглашает.
— А как же ты читала? Ты немецкий знаешь?
— Она по-русски написала. Коряво и с ошибками, но понять вполне можно. Эльза её зовут.
— Интересно. В ГДР я бы съездила.
— Мне некогда. Ир, открой дверь, а то у меня чемодан.
— Запросто. Заходи. Добро пожаловать домой, Наташенька.
— Ой!.. Нет, только не это. Опять? Ирка, что ты ржёшь, зараза! Сама вот всё это и будешь читать!..
Они были везде. На столе, на шкафу, на подоконнике, на полу и даже на моей кровати. Письма. Тысячи, тысячи писем. Я думал, что это мне домой много шлют писем. Оказалось, домой слали лишь малую часть. Ведь мой домашний адрес в газетах не печатали, а вот номер школы там был. Конечно, при некоторой настойчивости разузнать мой адрес — не проблема. Но большинство предпочитало идти по более лёгкому пути и писать мне на адрес моей школы.
Я и дома-то едва успевал читать письма. О том, чтобы ответить хотя бы на каждое десятое, не могло быть и речи. Тут же писем было раз в пять больше того, что прислали мне домой за всё лето. Потому пришлось призвать на помощь всех троих живущих со мной девчонок. Теперь мы все вчетвером по вечерам сидели и читали мои письма. На самые интересные даже отвечали. Причём не только я отвечал, девчонки тоже отвечали. Представлялись моими подругами и соседками по комнате и писали ответы. За сентябрь месяц мы одних конвертов на ответы извели две пачки.
Девочке Эльзе из ГДР я тоже решил ответить. Она ещё одно письмо прислала мне, на этот раз в школу. Написала, что ответа на первое своё письмо не получила и беспокоится, что то письмо могло потеряться. Фотографию ещё мне свою прислала, этим летом в «Артеке» на фоне моря снятую. Вроде бы, я узнал её. Кажется, видел несколько раз в столовой.
Эльзе я написал, что с удовольствием бы съездил к ней, но у меня нет денег на билеты, а кроме того, я опасаюсь бюрократических трудностей, связанных с поездкой за границу. Тем более что ехать мне пришлось бы без взрослых, братьев одних оставлять нельзя. В принципе, всё это решаемо. Да и деньги у нас с папой были. Не так, чтобы много, но поездку в ГДР я вполне мог себе позволить. На самом деле мне было просто лениво куда-то ехать. И занятия пропускать я не хотел. Особенно в стрелковой секции. Правда, стрелять мне там пока ещё не дают. Пока что я всего лишь учусь стоять с незаряженной винтовкой, а потом разбираю и чищу её. Но Эльзе об этом знать совсем не нужно. Зачем обижать девочку?
Ещё я написал письмо в редакцию «Пионерской правды», в котором рассказал, что физически не успеваю читать все приходящие мне письма и попросил напечатать небольшое сообщение читателям от меня. Сообщение, в котором я извиняюсь перед всеми, кому ответить не смог. В конце концов, ведь это именно «Пионерка» больше всех писала обо мне летом. Это их вина, что меня письмами завалили. Вот и пусть помогут мне этот поток остановить. Я к этому своему письму приложил ещё и фотографию нашей комнаты, на которой хорошо видны лежащие повсюду горы писем.
После осенних каникул в стране вновь стартовал турнир «Золотая шайба». Но теперь уже без меня. В регламенте было чётко прописано: «мальчики». Так что мне оставалось лишь утереться. В феминистки, что ли, записаться? Обидно, я тоже в хоккей играть хочу. Хорошо хоть, стрелять женщинам не запрещают.
Мне с ноября месяца тоже стрелять разрешили. Пока только из винтовки, но весной тренер обещал и к пистолету допустить. Ну, что тут сказать? Прямо сейчас к Олимпиаде я явно не готов. Хреновый из меня снайпер. Но я ведь учусь. К концу года из положения «стоя» с пятидесяти метров у меня уже две пули из пяти в чёрный круг стали попадать.
Так время незаметно подошло к Новому Году и у нас начались каникулы. После обеда, в субботу, 29 декабря мы с девчонками собирали свои вещи, готовясь завтра разъезжаться по своим домам на каникулы. Мне послезавтра исполнится тринадцать лет и у меня впереди целых две недели свободы от школы и от стрельбы. Неожиданно, раздался резкий, торопливый стук в дверь и после разрешающего крика Леоны к нам в комнату ворвался запыхавшийся пионервожатый Васёк.
