– Кто говорит?
Ринко проглотила ложку картофельного пюре.
– Я знаю людей.
– То, что ты слышала... не правда, – солгала я. Часть меня хотела услышать, что она знает, но я не хотела выдавать себя человеку, которого не знала и не находила надежным.
Ринко пожала плечами.
– Я не собираюсь никому об этом, если тебя это беспокоит. Не мое дело.
– Почему ты села ко мне?
– Я всегда считала, что ты и я можем быть друзьями. Если тебе понадобится кто-то, кто знает кофе, а мне – кто знает о шоколаде.
Она обвела рукой вокруг.
– Остальные дети... пойдут домой, может быть исправившиеся, а может дерьмом. Но ты и я погрязли в этом. Мы родились в этом, в нем же и останемся на всю жизнь.
Раздался звонок, что означало, что нам надо вернуться на занятия.
Я собралась поставить поднос на конвейер, но Ринко перехватила его.
– Я в любом случае в ту сторону. Увидимся, Аня.
***
На утро субботы меня освободили. Я волновалась, что что-то случится и испортит дело, но мистер Киплинг внес в кампанию Берты Синклер взнос и коррупционерша сдержала свое слово. Я взяла лодку переправиться из Свободы, мистер Кпилинг уже ждал меня в доке.
– Готовься к толпе, жаждущей услышать Берту Синклер, – сообщил он.
– Что я должна сказать?
– Только улыбаться в нужные моменты.
Я глубоко вдохнула и подошла к Берте Синклер пожать руку.
– Добрый день, Аня, – она повернулась лицом к поджидающей прессе. – Как вы знаете, Аня Баланчина сдалась мне неделю назад. У меня было восемь дней, чтобы обдумать этот вопрос, и – она сделала паузу, как будто бы не знала точно, что следует сделать, – я не хочу бросать тень на моего предшественника, но думаю, мера, которую он избрал для мисс Баланчиной, была зверской. Был ли первоначальный приговор справедливым или нет, мой предшественник не имел никакого права прошлой осенью возвращать Аню Баланчину в Свободу. Эта мера была политической, чистой и понятной, и, на мой взгляд, все, что случилось после, должно подлежать прощению. В отличие от моего предшественника, я думаю, что закон и справедливость есть. Я хочу, чтобы вы знали, что ваш окружной прокурор больше заинтересован в справедливости. Новая администрация – самое время для новых начинаний. Вот почему я решаю выпустить Аню Баланчину, дочь Манна-Хата, из Свободы, за истечением срока заключения.
Берта Синклер повернулась ко мне и обняла меня.
– Удачи тебе, Аня Баланчина. Удачи, друг, – она сжала мое плечо когтями.
ГЛАВА 12
Я ЗАКОВАНА; ЛЮБОПЫТНО ПОРАЗМЫСЛИТЬ НАД ПРИРОДОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СЕРДЦА
Утро моего освобождения совпало с похоронами Имоджен. Прямо от причала мы поехали к церкви Риверсайд, там встретились с Саймоном Грином и Нетти. Сразу же после похорон я должна была начать месяц домашнего ареста. Я была одета в черное платье бабушки, которое мистер Киплинг переправил мне в Свободу. Платье было неудобным и жало в плечах. Это работа с мачете подкачала меня, решила я.
Церковь Риверсайд была примерно в миле на север от Бассейна, нью-йоркского филиала криминальной семьи Баланчиных, ведущей там бизнес. Когда мы проезжали мимо него, я сжала ручку двери при мысли о людях, там находившихся – моих родственниках – виновных в смертях Имоджен и Лео.
Церковь стояла рядом с рекой (отсюда и название – Риверсайд), ветер в конце января был резким и жестоким. Когда мы туда добрались, на ступенях церкви нас уже ждал дрожащий штат прессы.
– Аня, где вы были все эти месяцы? – завопил фотограф.
– Здесь и там, – ответила я. Я никогда не впутаю в это своих друзей из Мексики.
– Как вы думаете, кто убил Имоджен Гудфеллоу?
– Не знаю, но надеюсь найти его, – сказала я.
– Пожалуйста, народ, – попросил мистер Киплинг. – Сегодня печальный день, Аня и я просто хотим войти почтить память любимой коллеги и друга.
Внутри было только около пятидесяти человек, а мест рассчитано на полторы тысячи или больше. Нетти и Саймон Грин стояли позади. Я втиснулась между ними и сжала руку Нетти. На ее плечах лежало пальто. Оно было не ее, но я узнала бы его из тысячи. Я знала, каково находиться напротив него. Знала, чем оно пахнет – дымом и сосной – и как выглядело, когда висело на плечах у парня, которого я любила
Я взглянула на ряд. Сбоку от Нетти сидела Скарлет со слегка округлившимся животиком и румяными щеками.
– Скарлет! – шепнула я. Скарлет помахала мне. Я перегнулась через Нетти потрогать живот Скарлет.
– О, Скарлет, – сказала я. – Ты...
– Я знаю. Я чудовищна, – ответила Скарлет.
– Нет, ты очаровательна.
– Ну а я ощущаю чудовищность.
– Ты очаровательна, – повторила я.
Голубые глаза Скарлет блестели как озера.
– Я так рада, что ты дома и в безопасности. – Она встала и поцеловала меня. – Моя дорогая лучшая подруга.
Скарлет откинула голову назад и я смогла увидеть человека, который сидел по другую сторону от нее: Вина. Нетти одолжил пальто не чужой человек.
Я знала, что увижу его снова, но не подозревала, что это произойдет так скоро. Времени подготовиться не было. Мои щеки зарделись и я не могла думать. Я наклонилась через Нетти и Скарлет и глупо протянула Вину руку.
– Ты хочешь, чтобы я пожал тебе руку? – прошептал Вин.
– Да. – Я хотела бы начать с прикосновения. Я хотела прикоснуться к его руке, а затем, если возможно и всего остального. Но думала, что нам нужно начать с рук.
– Я... Спасибо за то, что ты пришел.
Он схватил меня за руку и мы обменялись рукопожатием. После он отпустил ее, мне же отпускать не хотелось, но я сделала это.
Во время нашей разлуки я раздумывала над тем, люблю ли я его все еще или нет. Сейчас же делала это менее патетично. Конечно, я любила его. Больше, чем любила. Вопрос был в том, любил ли он меня? После всех вещей, которые я сделала.
Глубоко неправильно задумываться над этим на похоронах, я знаю.
Вин посмотрел на меня, его взгляд был успокаивающий, если не чрезмерно теплый, и он официально кивнул.
– Нетти хотела, чтобы я был здесь, – прошептал он.
Мое сердце забилось в груди. Биение было настолько тяжелым и громким, что я думала: Нетти и Скарлет его услышали.
В этот момент начались похороны, нам нужно было подняться, и я напомнила себе, что Имоджен, моя подруга, умерла, и что умерла она, спасая мою сестру.
После службы мы подошли вперед, чтобы отдать дань уважения.
– Мне так жаль, – сказала я матери и сестре Имоджен. – Нам обеим очень жаль. Имоджен так хорошо заботилась о моей бабушке и сестре. Мы будем скучать по ней больше, чем можем выразить словами.
