Часть XVIII
До старта звездолёта оставались считанные дни. Странно, но предчувствие скорой разлуки с родной планетой, ещё больше сплотило экипаж. Всё чаще они виделись не в лабораториях и коридорах, а в холле у телевизора, в беседке, или на берегу океана. Однако, самое удивительное, что у многих из них проявились, а точнее, появились различные хобби.
Сергей и Анни удивили всех своим незаурядным упорством в рыбной ловле. Началось всё с того, что они отыскали заросли молодого бамбука и срезали там несколько тонких, но довольно длинных побегов. Очистив их от листьев, они выставили будущие удилища «на просушку», как пояснил сам физик, привязав бамбуковые побеги шпагатом к стволу пальмы, для чего Щербакову пришлось вытаскивать из своей лаборатории лестницу-стремянку.
В течение последующих двух дней, пока шёл процесс сушки будущих удилищ, будущие рыболовы озаботились изготовлением их оснастки. Обладая незаурядным талантом контактёра, Сергей вошёл в доверительные отношения с местным населением, в лице охранника на въездных воротах Центра, и тот привёз ему «из города», как пояснил физик, леску и крючки.
Узнав об интересе русского к рыбалке, охранник предложил Сергею купить телескопические удилища, со всей оснасткой, полностью готовые для рыбалки. К огромному удивлению привлечённого «снабженца», Щербаков наотрез отказался от этого предложения, попросив «достать» ему леску и крючки.
– Извините, Сергей, но откуда я должен достать крючки и леску? В кармане у меня, их нет. А, понял, вы их случайно уронили, и они упали в щель между половицами в домике нашего пропускного пункта?
– Послушайте, Смит, причём тут ваши карманы и щели на полу? Я прошу вас купить мне леску и крючки.
– Извините, Сергей, но первый раз вы попросили меня достать, а не купить их.
Только сейчас до Щербакова дошло, как скуден английский язык, в котором каждому понятию отводиться не более, чем одно слово-определение.
– Богатый русский язык: «Три слова, а, сколько сочетаний?!» – по-русски сказал физик и добавил, но уже по-английски. – Извини, Смит, я плохо знаю английский, ошибся глаголами.
Данное объяснение вполне удовлетворило озадаченного Смита, и он пообещал привезти заказанное сразу же после обеда. Пожав руки, в знак согласия и обоюдного взаимопонимания, Сергей дождался ухода Смита и с сожалением вздохнул.
– Эх, вы, жертвы капитализма, даже слова «достать» не понимаете? Дети, да и только – жизни не знают.
Как и пообещал, охранник ждал русского физика возле входа в столовую. Передав купленные леску и крючки, и получив серьёзные чаевые, он ещё раз поинтересовался, не купить ли поплавки и грузила, на что получил отрицательный ответ. Вздохнув об упущенной возможности получить ещё одни богатые чаевые, Смит удалился, удивляясь странной щедрости русского, который мог купить себе готовые удочки с тех денег, что дал ему в виде вознаграждения.
Анни, стоявшая рядом с Сергеем и наблюдавшая за процедурой получения товара и расплаты, с нескрываемым интересом поинтересовалась у него, что же такого передал ему Смит, что заработал такие чаевые.
– Вот. – Сергей показал девушке моток лески и пачку рыболовных крючков.
– И всё?! Ты – ненормальный!
– Нет, Анни, всё гораздо проще – я русский.
– Нет, Щербаков, всё гораздо сложнее – я люблю тебя. Пошли отвязывать твои удочки.
Сергей, на секунду, онемел от неожиданности признания Анни и от радостного, счастливого выражения её глаз, но быстро взял себя в руки.
– Не мои, а наши удочки, мой любимый рыбачок. Я раздобыл кусочек свинца и пробки от винных бутылок – пошли лить грузила и делать поплавки…
Начиная с того вечера признаний, они часами стояли по пояс в океане, со своими самодельными бамбуковыми удочками. К всеобщему удивлению, их рыбный промысел приносил ощутимые плоды – вкусную, наваристую уху, которую Сергей готовил самолично на костре, раздобыв у своего друга Смита, котелок с треногой и чайник, в котором он заваривал крепкий и очень вкусный чай «после ухи», для всего экипажа.
В оставшиеся до отлёта дни Онри и Туна решили всерьёз освоить большой теннис. С первого взгляда было отчётливо видно, что занятие это для них было новым. Со стороны, их упорные попытки сыграть полноценную партию больше походили на детскую забаву с переброской мячика через сетку, чем на спортивную игру.
Однако, это обстоятельство, ничуть, не мешало им получать удовольствие и восполнять дефицит адреналина, разыгрывая свои партии и истинные баталии. Эмоции Онри, визги радости или сожаления Туны были полноценным доказательством полноценности спортивного азарта.
Ещё забавней было наблюдать за тем, как по обе стороны сетки время от времени собирались небольшие группы болельщиков и болельщиц, которые весьма активно поддерживали своего мастера большого тенниса. Мужчины строго следовали принципу «мужского братства» и активно болели за Туну. Женской половине экипажа ничего не оставалось другого, как поддерживать спортивные успехи Онри.
Впрочем, довольно часто, болельщики менялись местами, проявляя при этом, признаки «женской солидарности», так как право первого выбора брала на себя женская половина экипажа. К чести сильной половины, даже болея за своего товарища и собрата по мужскому братству, они активно аплодировали Туне, за её успешное попадание по мячу.
Впрочем, самое главное, что каждый матч Туны и Онри проходил под дружный хохот, как болельщиков, так и самих спортсменов, которые искренне радовались, когда им удавалось стукнуть по упрямому мячику и запулить его подальше от себя. Несмотря на все огрехи, промахи и недочёты, оба были беззаветно увлечены своей игрой и даже умудрялись считать очки и выигрывать друг у друга.
В то время, пока Онри и Туна разбрасывали мячи, по близ лежащей к корту, территории, а Щербаков и Анни опустошали от рыбы просторы океана, в это самое время, Шон и Беата, старались сохранить и преумножить авторитет Берка, как научного руководителя экспедиции.
Только, исходя из столь высокого положения Шона, им пришлось сразу отказаться от собирания маслят в пальмовой роще и перетягивания каната. Следующими в списке недостойных занятий оказались – бег в мешке и сбор кокосовых орехов, за которыми необходимо было лезть на пальму, с чем у Шона были некоторые затруднения.
Говоря точнее, Берк категорически отказывался это делать из принципиальных соображений.
– Понимаете, Беата, если я залезу на пальму, то, неизбежно, повернусь ко всему экипажу, простите, задом, а ведь я руководитель экспедиции и мне не пристало находиться в таком виде перед всеми.
