я с искренним любопытством. Явно хозяин знал больше, чем ничего.
– Растет трава здесь одна, можно настоять в воде и пить – не повредит, напротив.
– Цветы сна?
– Нет. Не то. Другая.
– Дура тоже здесь есть?
Негоди, кажется, успокоился. Но говорил устало.
– Есть дура. Не для того она предназначена, чтобы пить ее. Это вы, гои, стали заливать ее в себя.
– Для чего тогда?
– Когда узнаешь, для чего, получишь ключ от меня. И выйдешь из моего мира. Вместе с тем, за чем ты сюда пришел, либо без него. Все зависит от тебя, гой.
– Я уже давно дурой брехало не заливаю. Терплю, старик. Да и догадывался я…
– Зачем терпишь?
– А как иначе?
– Боль не сумел перебороть в сражении. Она – искуснейший боец, не имеющий уязвимого места. Пробовал сдаться. Проиграть. Так от нее пытался спрятаться на какое-то время с наименьшими потерями для себя, переключив свою мысль на что-то другое. Долго прятаться – не побег, рано или поздно найдет. Выстроил длинную, высокую стену от нее делом своим, так она отыскала меня во сне, где стены такой не было. Проснулся – и весь в ней: от мизинца и до кончиков волос. Стена разрушена, начал строить новую – стоит ли мне прятаться от Ночи, от ручья, от себя самого?
– Куда бы я ни пошел, отец, она всюду за мной. Тенью. Хвостом.
– Значит, сражаешься. Я принял боль, как часть сего дня. Как ручей. Как Рассвет и Ночь. Как дождь. Как полное отсутствие всякого гоя в этих краях. Я с ней не сражаюсь, я ей не ровня. Заботами сего дня я живу, не только в удовольствии живу, но и в лишении.
О, Катарсис, глупеть теперь начну. Как долго ни с кем не разговаривал, кроме себя. Нужно время – привыкнуть, не все верно, как мыслю, в слова одеваю. Знаешь ли ты, гой, что общение – это не просто язык проветривать?
– Знаю, отец. Если есть чему меня научить, коль есть опыт, кровью помазанный, слезами умытый, которым поделиться можешь, сделаешь благое дело, с благодарностью приму. Не полный валенок я. Пока. Учиться готов.
– Какой из меня учитель? Сам каждый день чему-то новому у Катарсиса учусь.
Давно был в Коробке?
– Недавно был.
– Какой год сейчас по Коробке?
– Две тысячи пятьдесят второй.
– Две тысячи пятьдесят второй, – повторил хозяин, отхлебнув из склянки своей.
– Когда шел к тебе, встретил реку Самсона. И гоя, идущего к этой реке. К слову, со стороны твоего мира шел.
– Нет. Не моего. Здесь его не было.
– Спросил у меня, как и ты, про год. Достал склянку, набрал воды из реки и выпил. Тело упало в реку. Зачем лишать себя жизни таким образом, не проще ли…
И тут я осекся. А и вправду, что я мелю метлой своей? Конечно, не проще. Выйти в Ночь, открыть дверь неизвестному, страху. Или выпить известного. Сам валенок, как арагор.
– Не у каждого хватит смелости лишить себя жизни.
Как он выглядел?
– Ничего необычного. Одежда, что и у всякого гоя.
– Оружие при себе было?
– Не заметил. Если только в кармане прятал.
– Наблюдающий. Что ты знаешь о времени?
– Конкретизируй, старик.
– Что такое время?
– Время – это время. Все мы ориентируемся по нему, чтобы понять, какой сегодня день, сколько осталось…
– Понятно. Тогда про наблюдающих и разговоров быть не может. Поступим так: разрешу тебе жить в моем доме, выделю тебе комнату, будешь каждый день ходить за пищей. Исследуешь мой мир. Найдешь ответ на вопрос, для чего дура нужна – дам тебе ключ. Убедишь меня в том, что я не прав, выбрав для себя это место – получишь от меня то, что откроет глаза Амену.
– Зачем так жизнь себе усложняешь, отец? Выпусти меня вместе с тем, за чем пришел сюда, и живи себе в покое, как и жил. Никого сюда не приведу. Скажи, чем нужно помочь тебе, помогу…
Негоди взял привычку перебивать меня.
– Не обсуждается. Так решил. Заплатите за свои желания соизмеримым с тем, чего пожелали. Не меньше.
В доме Негоди были две маленькие спальни и кухня побольше раза в полтора. Старик рассказал, что в той комнате, где я поселился неизвестно насколько, он читал книги. Собственная читальня в доме. Книг же я в глаза не видел в этой комнате. Он их прятал, по всей видимости, в другом месте. Ни спичек, ни огня хозяин не имел и не желал иметь. Мылся водой из родника, приучил себя переносить холод и не считал его чем-то ненормальным. Все светлое время он был занят поиском пищи на сей день и на шесть дней Ночи. Последней он не боялся и никогда не закрывал свой дом. Когда я предложил ему спички, он сказал, чтобы я не пользовался ими в его жилище. Справить нужду отправлял за дом, там у него было подобие уличного туалета. Ночью старик без огня, без света ходил к нему на ощупь. То еще испытание предстояло мне. Не хотелось бы встретить в этом месте Ночь. Непривычно было для меня все это.
– Нелюди – кто они?
Мы сидели перед домом на скамье.
– Обыкновенные демоны.
– Много их?
– Скольких знаешь?
– Арагор, ванак, костреб, бхут, Ваар, призрак ненависти…
– Нет. Последний, если это тот, о ком я думаю, – не демон. Негативные эмоции испытываешь без причины, когда рядом он, так?
– Да.
– Не демон. У демонов иная цель. Этот к ним отношения не имеет. Значит, пятерых знаешь.
– Пятерых. Сколько их всех? И какая цель у них?
– Больше. Намного больше. Вам еще ничего не открыто, гоям нового времени.
– Нового времени?
– В Катарсисе много разного. Твое окружение – лишь малая часть. Ты еще даже о времени ничего не знаешь. Не понять мне, почему конкретно тебе открыли дорогу ко мне. Как сам мыслишь, гой?
– Старик, ты не общался с гоем много лет, так ведь?
– Не общался и другого исхода не просил.
– Откуда тебе известно стало, что изгои перестали себя называть изгоями? Что гоями стали они? Ты встретил меня и назвал гоем. Этого ты не мог знать.
– Мы всегда гоями были. Это вы, гои нового времени, покидая Коробку с криком, – изгоями себя вознесли. Мы покидали ее тихо. В свое время. Это вы, юные бунтари, борцами себя возомнившие, чувством собственного величия и непохожести на люд Коробки слово «изгой» пропитали и живете изгоями даже здесь, среди гоя. Среди брата своего. Имея отрывочные
