– Если ты понял, что это фальшивка, – ответил Коростель, – значит, хирурги схалтурили. Эти бабочки летают, спариваются, откладывают яйца, из которых потом вылупляются гусеницы.
– М-м, – снова сказал Джимми.
Соседа по комнате у Коростеля не было. Зато была квартира, декорированная под дерево, с автоматическими жалюзи и кондиционером, который по правде работал. Большая спальня, душ с подачей пара, гостиная (она же столовая) с выдвижным диваном – будешь квартировать здесь, сказал Коростель, – и рабочий кабинет со встроенной звуковой системой и полным набором всяческих компьютерных примочек. Приходили горничные, они забирали грязное белье и возвращали чистое. (Эта новость расстроила Джимми: в академии ему приходилось самому стирать вещи в громыхающих старых стиральных машинах и потом сушить в безумных сушилках, которые то и дело порывались спалить все, что им скармливали. Стиральные машины и сушилки работали на пластиковых жетонах: пока они принимали монеты, кто-нибудь регулярно приходил и вскрывал их фомкой.)
Была в квартире и кухонька, отделанная в веселеньких тонах.
– Я не очень пользуюсь микроволновкой, – сказал Коростель. – Так, только на перекус. Большинство студентов питается в столовой. У каждого факультета своя столовая.
– Ну и как там еда? – спросил Джимми. Он постепенно начинал чувствовать себя троглодитом. Живет в пещере, одолеваем блохами, грызет старую кость.
– Еда как еда, – безразлично ответил Коростель.
В первый день Коростель показал ему часть чудес Уотсон-Крика. Коростеля интересовало всё – все проекты. Он непрерывно повторял: «За этим будущее». После третьего раза Джимми захотелось его убить.
Сначала они пошли на факультет Ботанического Декора, где пять старшекурсников разрабатывали Умные Обои, меняющие цвет в зависимости от настроения хозяина дома. В эти обои, сказали они Джимми, встроена модифицированная форма водорослей, улавливающих энергию излучения Кирлиана, а под водорослями – слой питательных веществ, но недоработки пока есть. Обои быстро портятся при влажной погоде, потому что сжирают всю еду и от этого сереют; и к тому же не отличают слюнявую похоть от кровожадной ярости и становятся миленького розового оттенка, когда им полагается быть мрачного темно-красного цвета с зеленоватым отливом, такого, чтобы кровь из глаз пошла.
Эта группа работала еще над банными полотенцами с такими же способностями, но пока не справилась с основным принципом морской жизни: намокая, водоросли набухают и растут. Респондентам очень не понравилось, что вчерашние полотенца за ночь надуваются, как прямоугольный зефир, и начинают ползать по полу в ванной.
– За этим будущее, – сказал Коростель.
Потом они отправились на факультет неоагрикультур – студенты называли его агрокутюр. У входа пришлось надеть костюмы биозащиты, вымыть руки и надеть фильтры для носа, потому что им покажут не совсем безопасные биологические виды. Женщина, смех которой напоминал дятла Вуди Вудпеккера из мультика, повела их по коридорам.
– Последняя разработка, – сказал Коростель.
Они стояли перед большим непонятно чем в форме луковицы. Непонятно что было покрыто пупырчатой бело-желтой кожей. Из него торчало двадцать толстых мясистых трубок, на конце которых росли другие луковицы.
– Это еще что за дрянь? – спросил Джимми.
– Это цыплята, – объяснил Коростель. – Части цыплят. На этом растут грудки. Есть такие, которые специализируются на окорочках, по двенадцать на каждую единицу.
– Но у них же нет голов, – сказал Джимми. Концепцию он понял – сам рос среди sus multiorganifer, – но тут, на его взгляд, ребята зашли слишком далеко. У свиноидов его детства хотя бы головы были.
– Голова вот, в середине, – сказала женщина. – В верхней части есть ротовое отверстие, туда вводятся питательные вещества. Но глаз и клювов у них нет, им не надо.
– Какой ужас, – сказал Джимми. Эта хреновина – какой-то оживший кошмар. Просто клубень животного белка.
– Представь себе актинию, – сказал Коростель. – Это поможет.
– Но о чем оно думает? – спросил Джимми.
Женщина выдала очередной вудпеккеровский йодль и объяснила, что все функции мозга ликвидированы, за исключением тех, что отвечают за пищеварение и рост.
– Это что-то вроде помеси курицы с глистом, – сказал Коростель.
– Гормоны роста вводить не требуется, – сказала женщина. – Высокий уровень роста заложен в них изначально. Через две недели получаешь готовые грудки – на три недели быстрее, чем при использовании самых эффективных фермерских методов, с низким светом и высокой плотностью размещения и все такое. И эти уроды, которые заботятся о самочувствии животных, не придерутся, потому что эта штука не чувствует боли.
– Эти ребята озолотятся, – сказал Коростель, когда они вышли из здания. Студенты в Уотсон-Крике получали половину прибыли от продажи своих изобретений. Коростель сказал, что это отличный стимул. – Они собираются это назвать «Пухлокуры».
– Оно уже продается? – убитым голосом спросил Джимми. Подумать жутко, что ему придется есть этих «Пухлокур». Все равно что съесть гигантскую бородавку. Но, как и с силиконовыми имплантатами – качественными, – может, он и не почувствует разницы.
– Они уже выстроили франчайзинговую сеть, – сказал Коростель. – Инвесторы вокруг института бродят табунами. Они с этой штуковиной собьют цены на рынке.
Джимми начало злить то, как Коростель представлял его остальным: «Это Джимми, он нейротипический», – но понимал, что лучше промолчать. И все равно каждый раз казалось, будто его обзывают каким-нибудь кроманьонцем. Скоро посадят в клетку, станут кормить бананами и тыкать электродами.
Женщины, доступные в университете Уотсон-Крик, не произвели на Джимми особого впечатления. Может, они и не были доступны – все как одна явно думали о других вещах. Редкие попытки Джимми пофлиртовать наталкивались на удивленные взгляды – удивленные и недовольные, будто он этим женщинам нагадил на любимый ковер.
Учитывая их запущенность, пренебрежение личной гигиеной и украшениями, им следовало бы от любого знака внимания падать в обморок. Всеобщая униформа – клетчатые рубашки; прически девушкам не удавались – они выглядели так, будто головы имели неосторожность близко пообщаться с секатором. В целом девушки напоминали ему Бернис, пироманьячку, веганку и верную дщерь вертоградарей. В академии девушки вроде Бернис были скорее исключением: все лица женского пола пытались создать впечатление, что они были, являются или будут танцовщицами, актрисами, певицами, художницами, концептуальными фотографами или еще чем-нибудь не менее изысканным. Они стремились к гибкости форм и старались выглядеть стильно, хотя одним это удавалось лучше, другим хуже. Но здесь внешний вид а-ля Бернис был правилом – разве что религиозных футболок мало. Обычно футболки местного населения были исписаны сложными математическими уравнениями, над которыми хихикали те, кому удавалось их расшифровать.
