Анатолий Ириновский - Жребий

Чем выше Ахриманов поднимал на волне своего патетического возмущения сообщаемые факты, тем настойчивее и упорней Нетудыхин пытался их заземлить, спустив на пару регистров ниже.

— О том, что Даша баптистка, — сказал Тимофей Сергеевич, — в школе знают многие. В том числе, кстати, и завуч. Я бывал в семье Надлонок не раз. В ней веруют все. Переубедить их практически невозможно. Но семья эта вполне благополучная, ведет совершенно здоровый образ жизни. А сама Даша в классе у меня — пример добросовестного и целеустремленного труда: она тянет на золотую медаль. Так что, Тихон Кузьмич, ситуация не столь однозначна…

— Нет, вы посмотрите на него: семья верит в Бога, а он называет ее вполне благополучной. Ну, знаете, Тимофей Сергеевич!.. Это, товарищи, как раз то преступное благодушие, о котором я вам говорил в начале своего выступления. — В зале зашумели. — Но я не закончил по Нетудыхину, — сказал Ахриманов, снова обращаясь к своим бумагам. — Как стало мне известно, Тимофей Сергеевич и в работе литературного кружка, которым он руководит в школе, допускает свой преступный благодушный либерализм: некоторые из кружковцев под его благосклонным вниманием пишут стихи о Боге. Да, к сожалению. Более того, стихи эти обсуждаются на занятиях кружка и подвергаются литературной правке и обработке. Может, нам уже пора провести в школе конкурс на лучший акафистический текст?.. У меня, товарищи, для этого факта вообще не находится слов. Так мы далеко зайдем.

— Но они используют образ Бога как поэтическую метафору! — крикнул, не поднимаясь с места, Нетудыхин. — Эту метафору эксплуатировала вся русская литература!

— Метафору, говорите? — сказал Ахриманов. — Эта метафора в реальности оборачивается потом вот такими верующими, как ваша Надлонок. — В зале опять стал нарастать шум. — Спокойно, товарищи, спокойно! Я прошу всех успокоиться! И, наконец, — продолжал Ахриманов, — последнее. Тут нас Тимофей Сергеевич уверял, что он ходил в церковь с целью изучения православия в его, так сказать, живом и действующем виде. Хотелось бы верить. С такими намерениями дело это вполне допустимое и благородное: врагов своих надо знать изнутри. Если бы не некоторые мелочи. Вы же, Тимофей Сергеевич, истово крестились в церкви. И наблюдавший за вами узрел даже на вас крест, так как было душно, и вы раскрыли свою грудь. Вот я вам и предлагаю сейчас проделать тоже самое — у нас сегодня что-то становится душновато, — чтобы убедить нас в том, что вы атеист, а не содействующий тайно вере в Бога. Расстегните ворот пошире.

Зал оцепенел. Нетудыхин понял: отмщение началось. Но он не предполагал, что оно придет к нему так надругательски мерзостно и именно с этой стороны.

Бледный, как всегда, когда он сильно волновался, Тимофей Сергеевич вышел из-за стола и, несколько затягивая паузы между отдельными словами, сказал:

— Что ж, я готов. Пожалуйста. Могу раздеться до самых трусов. Но при одном условии: если то же, вместе со мной, проделаете и вы, Тихон Кузьмич. Я хотел бы взглянуть на вашу раненую ногу, чтобы получить представление, сколь многострадальным был ваш личный вклад в нашу победу над Германией. Если вы даете согласие, я уже начинаю раздеваться.

— Паяц! Шут гороховый! — закричал Ахриманов. — Он глумится над инвалидом!

— Почему же глумится? — отвечал Нетудыхин. — Если позволительно раздеть учителя на собрании, то почему бы то же самое нельзя проделать с директором? Начнем с мужчин, потом перейдем к женщинам…

Аудитория взорвалась. Поднялся невероятный галдеж. Обиженая Страховская, стараясь перекричать других, потребовала от директора публичного извинения.

— Тихо, товарищи, тихо! — призывал Лоев. — Криком мы ничего не решим. Коллега Нетудыхин неудачно пошутил.

— Ничего подобного, — возразил Тимофей Сергеевич. — Я настаиваю на своем предложении. Люди должны знать правду. А она совсем рядом, стоит нам только раздеться…

Его слова потонули в общем шуме. Коллектив учителей катастрофически мутировал в разъяренную толпу.

— Тихо, я сказал! — уже рявкнул Лоев. — Вы на партийном собрании, а не на базаре! Зимина, Страховская, прекратите! Лидия Ивановна, Заманский, довольно! Потом разберетесь, после собрания. — Зал несколько поунялся. — Пожалуйста, — пригласил Лоев Ахриманова, чтобы тот продолжил свое выступление.

— Я заканчиваю, — сказал директор, — все. Поэтому, исходя из вышеизложенных фактов, администрация приложит максимум усилий, дабы искоренить их и навести в школе надлежащий порядок. Вплоть до увольнения отдельных товарищей с работы.

Ахриманов собрал бумаги и вернулся на свое место. Зал опять зашумел.

"Пошел, гад, в открытую, — думал Тимофей Сергеевич, наблюдая за Сатаной. — А ключика-то я к нему все еще не подобрал".

Лоев и Ахриманов, склонившись друг к другу, о чем-то спешно совещались. Потом парторг поднялся и сказал, перебирая бумаги на столе:

— Значит, так. По данному собранию предлагается принять следующее решение. Первое. Учитывая происки активизировавшихся в городе различные религиозных сект, парторганизация школы рекомендует педколлективу усилить работу по антирелигиозному воспитанию учащихся. На следующий учебный год работа педколлектива в этом направлении должна быть тщательно спланирована в общегодовом школьном плане и взята под постоянный партийный контроль. Понятно, да? Второе. Администрации школы с целью выяснения качества этой работы, а также с целью обобщения опыта по данному вопросу рекомендуется в ближайшее время посетить уроки у учителей Страховской, Нетудыхина, Бузылева и других. Информацию об этом заслушать на партийном собрании в самом конце учебного года.

— Когда, когда посетить, — сказала Нинель Николаевна, — когда время у нас на исходе?

— Ничего, — сказал Лоев. — В вашем распоряжении еще больше месяца… У кого есть какие добавления, изменения?.. Нет. Тогда ставлю на голосование. Голосуют только коммунисты. Кто "за"?.. Кто "против"?.. Воздержавшиеся?.. Нет. Единогласно. Решение принимается… Объявлений ни у кого никаких нет?.. Нет. Партсобрание объявляю закрытым.

Публика облегченно вздохнула и повалила на выход.

— Тима! — услышал Нетудыхин сзади себя чей-то голос. — Ты б ему показал что-нибудь, чтобы он заткнулся. Еще такого в моей практике не было — раздевать человека на совещании. Хам! Но ты молодец, не растерялся! Дай я пожму твою лапу, — Страховская, улыбаясь, от души пожала руку Нетудыхина.

Подошел Дима Прайс.

— Ну, — сказал он, — что я тебе говорил? "По достоверным сведеньям, источник которых я здесь не хочу назвать…" — кагэбист, падла! Откуда его занесло к нам? Ты не вспомнил, случайно, где ты его видел?