После аплодисментов, коротких и робких, одуванчик со своим другом ушли, зато появился официант с заказом.
— Кто это был? — спросила Татьяна.
— Это Поль, — ответил официант. — Он русский. У него фамилия такая… у вас так народное блюдо называется.
— Пельмени? — взлетели вверх брови Володи.
— О, нет, конечно нет, — улыбнулся француз. — Еще пословица есть…
Но вспомнить он не мог и быстро оставил эту затею[2]. Володя расплатился тут же, а потом спросил:
— А почему русское кафе называется «Анатоль Франс»? Я ожидал чего угодно: ну, «Тройка», например, или «Распутин»… «Гагарин», наконец…
— Это оттого, что так набережная называется, — объяснил, не моргнув глазом, официант.
— Так просто, — хихикнула Татьяна. — А почему русское кафе?
— Хозяин русский, — шепотом ответил француз. — Тоже просто, да?
Едва уставшие от ночного бдения туристы вернулись к поезду (вдоль подвижного состава уже собралось, несмотря на поздний час, весьма приличное количество парижан), паровоз дал сигнал, зеваки отскочили подальше, и путешествие продолжилось.
Таня и Володя пали на свои места и провалились в глубокий сон, теперь уже — до самого утра.
Утром объявили Стокгольм.
Глупо было бы полагать, будто с отъездом Татьяны Константиновны жизнь Ани остановилась. Совсем наоборот — все вдруг пришло в движение, или, как сказал бы великий русский сатирик — «и все заверте…»
Первым делом стоит рассказать о том, как Анюта вышла замуж во второй раз.
Едва Татьяна Константиновна умчалась на поезде в нежданный отпуск, Анна вернулась домой и уселась в кресло. Надо было что-то делать. Мысль для Ани, конечно, крамольная, однако сделать хоть что-нибудь хотелось так сильно — аж зуд по коже — что она принялась за генеральную уборку.
Свелась уборка, справедливости ради стоит отметить, только к протиранию и без того чистого кухонного стола и вытряхиванию на балконе и без того вытряхнутого коврика из прихожей. Но тем не менее даже этот невеликий труд слегка встряхнул Нюру. Тут же зазвонил телефон.
— Да, — протянула она в трубку.
— Здравствуй, Аня, — услышала она знакомый голос, но никак не могла вспомнить, кто это. — Не узнаешь? Это Слава.
И Аня тотчас вспомнила.
Лет двадцать назад Абрамовы дружили с Бекетовыми. Анька ходила в одну группу с их Димкой, где они были просто не разлей вода, а Татьяна Константиновна с Марьей Борисовной в ту пору работали в бухгалтерии гороно. Вместе все праздники встречали, вместе на работу ходили, вместе с работы. Летом по грибы, по ягоды ходили, осенью за клюквой на дяди Колином «уазике» ездили. Муж у Марьи Борисовны, дядя Коля, являл себя настоящим джентльменом, он ведь военным был, майором. Завсегда мог Нюрку вместе с Димкой из садика забрать, деньжат подкинуть до зарплаты, то да сё. В общем, дружили они, дружили, да вдруг дядю Колю на повышение взяли, и подняли аж до самой Перми.
Что делать, переехали Бекетовы в Пермь, однако дружба, видимо, крепкой оказалась, потому что хоть переписка и взаимное гостевание угасли уже года через три после переезда, как вдруг совершенно недавно, когда Аннушка закончила четвертый курс института и вернулась домой на каникулы, из Перми позвонила Марья Борисовна и пригласила Татьяну Константиновну с Анькой на свадьбу Димки.
Дядя Коля к этому времени стал уже генерал-майором, Бекетовы переехали на новую квартиру, Димка учился на экономическом в ПГУ, а женился он на дочери какого-то шишки, чуть ли не губернаторской. Нет, не губернаторской, а начальника какого-то департамента. Словом, Аннушке казалось, что брак по расчету. Однако оказалось, что Димка и Рада действительно очень красивая пара, и вместе чуть ли не с десятого класса.
Слава, невысокий худощавый молодой человек, сидел за свадебным столом по левую руку от Ани и ухаживал за нею целый вечер.
— А вы кто? — спросила она у Славы.
— Я сын друга Николая Степановича, — ответил Слава. — Я тут случайно оказался, только что из рейса, за компанию с папой.
Он кивнул на мужчину, толкающего тост.
Мужчина был в белой рубашке с галстуком-бабочкой и напоминал Славу с поправкой лет на тридцать: с брюшком, небольшой лысиной, похожей на тонзуру, и с красной морщинистой шеей.
— А вы, значит, моряк?
— А почему не летчик? — усмехнулся Слава.
— Не знаю, — растерялась Анюта. Она и в самом деле не знала, почему вдруг решила, что Слава — моряк.
— Да моряк я, моряк, — Слава широко улыбнулся. — Просто здесь город сухопутный, люди думают в первую очередь о водителях или о летчиках.
— Неправда, — воскликнула Анна с чувством. — У нас речное пароходство есть.
Наверное, по большому счету Ане было все равно, имеет ли Пермь хоть какое-то отношение к водному транспорту, однако непонятный патриотизм всколыхнул тогда ее девичью грудь, и она гордо рассказала, как ездила с мамой на теплоходе аж до самой Астрахани. Слава выслушал ее самым внимательным образом, а потом сказал невпопад:
— Конечно, Димке сейчас легко жениться, у них и квартира есть, и обставлена уже неплохо… Я вот женюсь тогда, когда у меня тоже будет квартира со всей обстановкой, машина, какой-то начальный капитал…
И пошло-поехало, кто в лес, кто по дрова. Анюта о своем, а Слава — о своем. И, что самое интересное, в конце беседы оба составили друг о друге самое лестное мнение. Танцевала Аннушка весь вечер только со Славой, хотя многие кавалеры не прочь были пригласить ее «на медляк».
На следующий день ни свет ни заря Слава заявился в гости к родителям Димки, у которых и остановились Нюра с мамой, и позвал Аню погулять по Перми. В общем-то, все было как обычно, то есть стандартный набор «зоопарк-цирк-кино-ресторан», и вернулась Анюта заполночь, и ничего путем маме рассказать не могла, потому что по сравнению с Геной Слава был какой-то чересчур уравновешенный, не без чувства юмора, конечно, но того половодья чувств, который захлестывал Анну в институте, как-то не ощущалось. Но Татьяна Константиновна тогда подумала, что у дочери возник мимолетный роман и на долгое отсутствие пенять не стала.
Утром они сели на автобус и уехали восвояси, и Анюта забыла о Славе так легко, что он, наверное, никогда бы вновь не позвонил, если бы знал, насколько мимолетным был его образ в жизни прекрасной северной девушки, на которую он вдруг «запал».
— Ой, — воскликнула Нюра. — А как…
— Я тут перед твоим подъездом стою, в гости пустишь?
Аня ахнула. Аня вспыхнула. Аня покрылась холодной росой. Ей захотелось вдруг спрятаться и одновременно предстать перед всем миром во всей своей красе: в коротком халатике и пушистых тапочках, со слегка растрепанными волосами.
