которой в августе сего года в заповеднике ДУС АРК он с особой жестокостью убил работника лесничества, а также членов поискового отряда. – “Прокурор” прервал чтение и перешел на родной украинский язык. – Скворец також обвынувачуеться, що він ґвалтував та різав жiнок та дітей».
Гусь направляет фонарик в лицо подсудимому.
– Что скажешь, друг мой человечек?
Во рту и мозгах сильно вяжет. Ты кренишься от боли на ушибленный бок, говоришь, перемежая сбивчивую речь подсасываниями воздуха.
– Статья заказная… с-с-с… Я не убивал малолеток и женщин – ох-с-с-с. На моей совести несколько сук, от которых я защищал женщину. Они хотели ее изнасиловать. В лесу дело было, с-с-с-с… копал… помогал найти захоронение партизанки… с-с-с-с… мы должны были ее пере… пеза… перезахоронить…
Меняла упирает палец в обведенный красным фломастером абзац.
– Какое захоронение партизанки? Ты золото искал. В статье написано, что ты нашел там золото и бриллианты с антикварным копьем.
Пахан берет из пачки и отправляет в рот щепотку байхового чая. Он курит и жует заварку одновременно.
– Отвечай правду, иначе хуже будет.
Ты облизываешь пересохшие губы.
– Воды попить можно?
– Обойдешься. Отвечай на предъяву.
– Не, народ, ну шо за геволт! – вмешивается Юрий Соломонович. – Он же растерян, не может защищаться, вы шо, не видите, что человеку нужен адвокат?
– В какой палате у нас адвокат? – спрашивает Качан.
– Там где и прокурор, – в тон ему отвечает Меняла.
– Прокурор есть, а адвоката нет! – настаивает Юрий Соломонович. – Вы прямо, как звери, набросились.
– Нагнетаешь, Соломон! – жестко жует заварку пахан. – Тебе слова не давали.
– Так дайте! – взбрыкивает осмелевший еврей. – Или у нас тут диктатура, а не босяцкая демократия?
Никто не ждал от робкого еврея подобных слов.
Хата выжидающе смотрит на пахана.
Тот пыхает цигаркой, сплевывая чаинку:
– Ты потому еще дышишь, урод, что я – реальный демократ!
По камере катится ржач. «Гусь – демократ, цэ ва-а-аще!»
Пахану понравилось юморить.
– Да имать их так! Хотите демократии, лопайте, не обляпайтесь! Кто хочет быть Скворцу защитником? Есть смельчаки?
– Как не быть смельчакам в гусской земле, – спецом картавит Юрий Соломонович, – мне есть, шо сказать в его защиту. Я буду его адвокатом.
– Впрягайся, – соглашается Гусь.
– Но у меня есть одно условие, – воздевает палец Юрий Соломонович.
– В чем твое условие?
– Мне нужны ваши личные гарантии неприкосновенности, уважаемый Гусь, а то потом опять во всем виноваты будут евреи.
Пахан гасит окурок в жестяной крышке от «нескафе», берет из пачки новую щепоть чая. Жуя, кивает. Идея устроить суд с адвокатом ему нравится.
– Ладно, Соломон, даю тебе гарантии безопасности.
– В таком случае я прошу у высокого суда провести судебное следствие. Мы должны выяснить, шо там за доказы собрали следаки вместе с продажными журналюгами. Поэтому, высокий суд, на основании понятий судочинства я прошу учредить коллегию присяжных заседателей. Или мы тут шмирготники, а не сурьезные люди?
– Какие присяжные? – удивляется Качан. – Ты че, остынь, Соломон, мы не в суде.
– Погоди, – говорит Гусь, – мысль Соломона верная. Пусть народ тоже поучаствует.
Короче, вы все назначаетесь присяжными заседателями. Каждый имеет один голос.
Ночное судилище представляет собой хоть какое-то развлечение в тягомотине тюремной жизни. Судья дает слово защите. Юрий Соломонович лезет на свою шконку и возвращается одетым в белую сорочку, поверх которой накинут черный лапсердак.
ВЫЕЗДНОЕ ЗАСЕДАНИЕ СТРАШНОГО СУДА
– Откуда клифт, Соломон?
– Жена передала. Меня самого со дня на день в суд повезут. Итак. Высокий суд, многоуважаемые господа присяжные заседатели! (Сутулые зеки приосанились). У меня есть ряд вопросов к подсудимому. Вопрос первый. Вы обвиняетесь в убийствах в горах Крыма. Зачем вы туда поехали и с кем?
Сергей отвечает сбивчиво, волнение коробит губы, сушит глотку.
– Девушка одна упросила… отвезти ее в лес, помочь в раскопках. «Могила партизанки, завещание деда, помогите захоронить косточки». Егеря пришли – она стрелки на меня перебила. «Я не копала, я просто туристка». Ладно, думаю, зачем девчонку губить. Повели меня на заставу. А она осталась на стоянке и стала перед пацанами сиськами трясти, выпивать с ними, заигрывать, в общем, соблазнять, хотела приболтать там главного, Капранов его фамилия, и с его помощью вывезти из заповедника клад.
– Там клад был?
– Да. Мы нашли старинное копье в золотых ножнах.
– Ни фига себе! – гудит народ. – И че дальше?
– Короче, меня повели на заставу. Я сбежал и вернулся на чаир, чтобы забрать документы и ключи от машины. Подползаю к палатке и слышу: «Не трогайте меня, я еще девочка...» «А я мальчик. Убрала руки, тварь!» Ну, я не выдержал и вмешался, вступил в драку. Они избили меня ногами, все кодлой, и пока я валялся без сознания, пацаны подорвались на боеприпасе времен войны, а она оглушила Капранова лопатой и положила лицом в горящий мангал.
– Жесть! – крякает Качан. – Че за девка такая стремная?
– Ты сам это видел? – спрашивает Меняла.
– Я не видел, это она мне сказала, что он якобы случайно упал в мангал. Там мангал всего сорок сантиметров в ширину, как в него можно случайно попасть?
– А пацанов кто порешил?
– Граната там была в раскопе, еще со времен войны…
– Так ты знал, что там граната? Почему не предупредил?
– Я не знал, что там граната.
– Погоди, кто спрятал клад? – уточняет Меняла.
– Дед Даши.
– Если дед закладывал клад вместе с гранатой, то он должен был предупредить внучку. Так, братва?
– Так, – кивает хата.
– Значит, внучка знала про гранату!
– И?
– И Сереге ничего не сказала. Резвая девочка хотела, чтобы Скворец сам подорвался на той гранате!
– На хрена ей это надо? – не понимает народ.
– Чтобы не делиться! – заключает Меняла.
– Да ну тебя… – кривится Качан. – Ты ваще, Костян…
– А ведь верно! – осеняет Сергея. – Конечно, она знала про гранату! Дед не мог ей не сказать. Значит, она ждала, когда я докопаюсь до чемоданчика и взорвусь… Ёпэр-эсэтэ! Она меня как смертника взяла с собой. Никогда не подходила к раскопу, когда я там долбал кайлом. Костя прав, как я сразу не догадался! Но тут пришли поисковики и приняли взрыв на себя. Она во всем виновата! И Капранова она соблазняла, и меня втравила в драку, а потом, сзади, ударила его лопатой по голове и бросила лицом в костер..
– Сколько ей лет? – спрашивает Качан.
– 19.
– Чтобы девчонка в 19 лет лет так поступила с мужиком? Не ты ли ударил пацана лопатой, а потом зажарил в костре, признавайся!
– Не я!
– А кто тогда?
– Она! Вы не понимаете, это не девочка 19-ти лет! Это моавитянская колдунья! В прошлой жизни
