— Что?
— Хочу уплыть с тобой домой.
— Ты хочешь сказать — ты думаешь, наш брак заслуживает, чтобы ему дали еще один шанс?
— Нет, я думаю, что все те пешие и конные воины, гибнущие там, заслуживают жизни. Если эта война действительно ведется для того, чтобы вернуть меня, тогда считай, что цель достигнута.
Отшвырнув ковш, Елена протягивает вперед руки, ладонями кверху, словно навстречу дождевым каплям.
— Я твоя, муженек. Надень колодки мне на руки, прикажи сковать цепью мои ноги, брось меня в трюм.
Неимоверно и вопреки всякому логосу, лицо Менелая бледнеет еще более.
— Не думаю, чтобы это была очень хорошая идея, — вздыхает он.
— Что? Как это?
— Эта осада, Елена, значит больше, чем ты предполагаешь.
— Не води меня за нос, повелитель всех лакедемонян, задница ты эдакая. Пора покончить со всем этим дерьмом.
Спартанский царь вперяет взгляд ей в грудь — привычка, всегда ее раздражавшая.
— Немного погрузнела, да, дорогая?
— Не уводи разговор в сторону.
Она делает выпад к ножнам Менелая, словно желая в шутку толкнуть спартанца, но вместо этого вытаскивает его меч.
— Я совершенно серьезно: если Елене Троянской не позволят жить, — она приставляет меч к груди, словно хочет покончить жизнь самоубийством, — то она умрет.
— Вот что я скажу тебе, — говорит ее муж, отбирая оружие. — Завтра с самого утра я пойду к брату и предложу, чтобы он договорился о перемирии с твоим тестем.
— Он не мой тесть. Свадьбы никогда не было.
— Как бы там ни было. Дело в том, что твое предложение заманчиво, но его надо обсудить. Мы все должны встретиться лицом к лицу, троянцы и ахейцы, и обговорить это. А пока что тебе лучше вернуться к своему любовнику.
— Я предупреждаю тебя — я не потерплю больше крови на своих руках, никакой, кроме собственной.
— Конечно, дорогая. А теперь возвращайся, пожалуйста, в замок.
«По крайней мере он выслушал меня, — размышляет Елена, пересекая потрепанную стихиями палубу «Аркадии». — По крайней мере не посоветовал мне не забивать этим свою красивую головку».
* * *
— Теперь скучная часть, — говорит нытик Дамон.
— Сцена со всеми этими переговорами, — добавляет острая на язык Дафния.
— А нельзя ли немного сократить? — просит сын.
— Тсс, — отвечаю я, разглаживая покрывало Дамона. — Не прерывать, — настаиваю я. И просовываю папирусную куклу Дафнии ей под руку. — Когда у вас будут собственные дети, можете редактировать рассказ, как пожелаете. А пока что слушайте внимательно. Может, чему-нибудь научитесь.
У журчащих, кувыркающихся вод реки Симой, под светящимся оранжевым воплощением богини Луны Артемиды, вокруг дубового стола, в пурпурном шатре предводителей Троянской войны собрались десять престолонаследников, и у каждого собственное мнение о том, как лучше разрешить эту ситуацию с Еленой, эту проблему мира, этот кризис с троянской заложницей. Белое, как журавль, знамя перемирия развевается над головами двух царей: Приама из Высокого града и Агамемнона с длинного корабля. Каждая сторона прислала лучших и умнейших. За троянцев: мозговитый Пантос, могучий Парис, непобедимые Гектор и Гикетаон, поросль Ареса. За дело ахейцев: Аякс — неистовый воин, Нестор — наставник мужей многоумных, Менелай-рогоносец и Одиссей хитроумный, улыбкою Фебу подобный. Из всех приглашенных отказался прийти лишь Ахилл сварливый, обижающийся на всех в своем шатре.
Поднимается Пантос, потирает белопенную бороду и кладет свой скипетр на стол.
— Царственные полководцы, гениальные провидцы, — начинает старый троянец. — Полагаю, вы согласитесь, когда скажу я, что с начала этой осады мы не сталкивались с проблемой подобной важности. Не допустите ошибки: Елена намерена отнять у нас нашу войну и сделать это немедленно.
Порыв негодования проносится по шатру, словно ветер из подземелья.
— Мы не можем прекратить сейчас, — стонет Гектор, свирепо поморщившись.
— Мы только начали разогреваться, — сетует Гикетаон, сердито скривившись.
Агамемнон сходит с трона, неся скипетр, как копье.
— У меня вопрос к царевичу Парису, — говорит он. — Как отражает готовность твоей любовницы немедленно вернуться в Аргос нынешнее состояние ваших взаимоотношений?
Поглаживая подбородок, Парис отвечает:
— Как вы могли бы догадаться, благородный царь, мои чувства к Елене основаны на взаимности.
— Значит, ты не будешь держать ее в Пергаме силой?
— Если я ей не нужен, то и она не нужна мне.
В этот момент поднимает руку тугодум Аякс.
— Э, простите меня. Я в некотором замешательстве. Если Елену отдадут, стоит нам только попросить, почему мы должны продолжать войну?
Сирокко удивления всколыхнул героев.
— Почему? — запальчиво восклицает Пантос. — Почему? Потому, что это Троя, вот почему. Потому, что мы отбиваем здесь нашествие Западной цивилизации, вот почему. Чем дольше будет это продолжаться — чем дольше мы сможем поддерживать это двусмысленное предприятие, — тем ценнее и важнее оно становится.
— Как это? — недоумевает отмороженный Аякс.
Достаточно Нестору прочистить горло, как все глаза обращаются на него.
— То, что говорит наш неприятель, разреши истолковать мне, мудрый Пантос?
Он поворачивается к своему троянскому оппоненту, почтительно кланяется и, получив согласие, обращается к Аяксу:
— Пантос имеет в виду, что если этот конкретный предлог для ведения войны — возвращение женщины ее законному владельцу — можно представить разумным, то разумным можно будет представить любой предлог.
Наставник переводит свой пылкий взгляд с Аякса на всех собравшихся.
— Оказавшись на высоте этого редкого и драгоценного положения, мы откроем путь к религиозным войнам, войнам роковым — за любое сомнительное дело, какое только возможно.
И снова его взгляд опускается на Аякса.
— Понятно, сэр? Это война ради самой войны. Это война, чтобы сделать мир безопасным для войны!
Аякс хмурится так сильно, что падает забрало.
— Я знаю лишь одно: мы пришли за Еленой, и мы ее получили. Задание выполнено.
Поворачиваясь к Агамемнону, Неистовый поднимает забрало с глаз.
— Так что если вам все равно, ваше величество, я хотел бы вернуться домой, пока меня не убили.
— О Аякс, Аякс, Аякс, — стонет Гектор, вытягивая из колчана стрелу, чтобы почесать себе спину. — Где твое эстетическое чувство? Разве ты не ценишь войну ради войны? Поля Илиона засеяны славой. Ее можно резать ножом. Никогда еще не было столь доблестного потрошения, такого славного расчленения, такого…
