у нас тут происходит! — добавил второй.
И занялись принесённым прибором, ахая и восхищаясь.
— Спасибо, но мне надо идти, — ответил Станислав. — Могу я попросить у вас походную аптечку? И побольше перевязочных.
Два автомата заработали разом, когда Игорь, шедший первым, сходил с моста, а последний тяжёлый боец на него заходил. Стрельба шла с двух точек — спереди в упор и откуда-то сзади. Заднего, что работал одиночными, Вадим так и не увидел, а вот до переднего, который суматошно лупил очередями, добраться сумел.
После первых выстрелов Вадим спрыгнул в воду, толкнув вперед Сидорова, за которым шёл. Спас мудака. Очередями стрелять из калаша по целям, которые в тридцати метрах в полный рост, — глупость: рожок за несколько секунд высадишь. Но оба тяжёлых легли там же, на мосту, и пострелять не успели, и неважно, кто их положил — тот, меткий, что одиночными работал, или этот, суматошный.
Сидоров залёг под мостом, а Вадим пополз к замолчавшему переднему стрелку, обползая его лёжку широким полукругом. Когда подобрался чуть сзади, тот полулежал, опираясь на локоть, и смотрел на автомат, держа в руке пустой рожок. Ещё два таких же отстреленных лежали рядом. У стрелка кончились патроны. Бывает. Вадим выстрелил в худую спину почти в упор. Мужик завалился вперёд. Сверху тут же затрещала падающая кора, второй стрелок контролировал всё и попал в ствол чуть выше головы Вадима. Надо было уходить и искать укрытие. Второй выстрел пришёлся бы в цель, сомневаться не приходилось.
— Сидоров, на хутор! — заорал Вадим высунувшемуся Игорю.
И помчался длинными скачками в сторону бревенчатой избы в середине поляны. Хотел помчаться. Боль в правой лопатке догнала через несколько шагов, автомат выпал из руки, но опускаться было нельзя. Вадим оглянулся. Стрелял тот же худой, из какого-то пистолета. Улыбаясь стрелял, это Вадим увидел. Больше не попал, снова завалился, сил не осталось — умирал. И ещё Вадим увидел Игоря, тот быстро, не оборачиваясь, бежал. Не к Вадиму, не на хутор, а обратно, широкими прыжками перескакивая через трупы на мосту.
Кровь заливала бок. Плохая рана. Полостная. Срочно помощь нужна. Но сначала надо уйти с линии огня. Побежал, теряя зрение и борясь с кровавым туманом. Из избы вышла женщина.
— Помогите, — прохрипел Вадим.
Встал на колени, ноги больше не держали. Опёрся на руку, уперев ладонь в землю. Не удержался на коленях, упал на бок. Услышал голос женщины, теряя уходившую жизнь:
— Ты за старшим моим сыном пришёл? К нему не пущу. К младшему иди. Он ждёт.
Глава 22. Новый Новый центр
— Профессор, да ты ожил, в натуре! — верещал Витос, глядя на новое убранство палаты.
Занимался новый день, не такой жаркий, как предыдущий, и это было хорошо. Жара утомляла. Хоть и ждёшь тепла всю зиму, с октября по апрель, теперь хотелось хоть немного прохлады.
— Спасибо, Виктор, — довольно ответил Берман, принимая кружку с горячим чаем из худых крепких рук Витоса.
Старый профессор не любил кличек, погонял, погремушек, хоть люди вокруг были щедры на их изобретения и раздачу. С людьми в его мире, в том, где он жил и будет жить, принято называть по имени. Потому — Виктор. И это молодому человеку нравилось, несомненно. Сложно было смириться с твёрдой Пашиной просьбой не называть его Павлом. Ассоциировалось это у него, вероятнее всего, с эмпирическим данными, полученными в условиях длительного лишения свободы. Среда сформировала ассоциативный ряд. Павел значит Огородников. Следовательно — осуждённый. А Паша — это Старый. Вор в законе. Уважаемый человек. Принятие и толерантность в таких неприспособленных для жизни местах принимают неестественные формы, закольцовываются и становятся единственно возможным способом существования. Уважаемый вор. Уважение и вор — антагонистические семантические примитивы, обретшие вдруг общность смысла, лексическую сочетаемость и обиходность. Приходилось смиряться. Паша так Паша.
Единственное, о чём попросил как об ответной уступке совсем недавно, когда почувствовал странную общность с этим страшным человеком, — не называть его Берманом.
— А как? — удивился Паша.
— Меня зовут Аарон Яковлевич.
— Не обещаю, — честно признал Паша. — А профессором можно называть?
— Можно, — смирился Аарон Яковлевич.
После вчерашнего разговора Старый ушёл и вида не подал, что принял какое-то решение, что вообще понял, о чём шла речь. Арагорн, око Саурона — как только в голову пришло? Профессор даже поёжился. Фантазёр. Тюрьма тут, тюрьма! Образы должны быть понятней, а интрига очевидней.
Но ночью Аарон Яковлевич заснул спокойно. Подействовала ли размеренная беседа с умным собеседником — а Паша был, безусловно, умён, — или отвар из местных трав стал причиной, понять сложно, да и нужно ли? Снилась недавняя работа, спокойная, у моря, в Новом центре, в белых уютных корпусах научного заведения нового типа. Разработка устройств устойчивой связи в условиях низких температур, систем управления крупными промышленными комплексами, да мало ли чем? Он разрабатывал, Владимир Иванович создавал опытные образцы, всё работало, летало, бурило землю и автоматизировало процессы.
Сначала закончилось спокойствие.
— Как, как вы додумались до того, чтобы использовать это изобретение таким образом?! Оно в помощь людям, вы понимаете?! В помощь! — кричал он хрипло и высоко на совещании, где были очень важные люди из этих.
Но эти молчали, его слова, которые он так тщательно готовил и сначала произносил увесисто, как ему казалось, сохраняя лицо, летели мимо их ушей.
— Понимаете ли вы, что резонансное излучение, которое мы научились генерировать и применять, крайне негативно может сказываться на здоровье человека? — говорил он. — Установка предназначена для обеспечения безопасных условий работы в малоосвоенных местностях. Она сводит на какой-то период к минимуму активность диких животных и даже кровососущих насекомых. Но даже там её бесконтрольное применение чревато негативным воздействием на окружающую среду! Излучение не может применяться в зонах нахождения человека бесконтрольно! Оно опасно. А что сделали вы? Монтируете установки в пенитенциарных кластерах! Для чего? Чтобы уничтожать людей?..
Эти шептались и не скрывали улыбок. Потом профессор Берман стал громче, грозил пальцем, а позже и вовсе закричал, что из него сделали отца Кабани и пусть его тогда научат пить самогон, если его изобретения используют в весёлых башнях, которых понастроили невесть сколько.
Совещание стало шуметь и требовать прогнать блаженного. Так и говорили — «блаженного».
— И сказал я в сердце моём: «И меня постигнет та же участь, как и глупого; к чему же я сделался очень мудрым?» — пьяно бормотал вечером Аарон Яковлевич, выпивая с Владимиром Ивановичем.
Иваныч молчал.
Потом закончилась работа. Берману и его инженеру не давали больше новых проектов, а потом и вовсе перестали приглашать
