ножом на человека в зале, где у входа стоит вооруженная стража.
– Отокояма нужен был повод, чтоб созвать большую армию, и мы, отправив в столицу посла, этот повод ему предоставили. Теперь он вынудит императора подписать указ о наказании Сайондзи. – Асидзури был мрачнее обычного. – Имея на руках этот указ, канцлер может призвать к оружию больше воинов, чем есть у его клана.
– И все это ради того, что вынудить Сайондзи принести клятву повиновения? – с горечью отозвался князь. – Стоят ли того усилия?
– Вы сами говорили – мы благоденствовали, пока другие разоряли друг друга. Теперь они сплотятся, потому что им нужны наши земли, наш урожай, прибыль, которую мы получаем благодаря торговле в Сираги. Это стоит кровопролития, уверяю вас.
Князь помолчал, промолвил, глядя перед собой.
– Если преподобный Тюгэн хотел предотвратить войну, надо убивать не Когу, а канцлера. И не бросаться с ножом, а метнуть его. Умелый бросок стоит выстрела из лука. Я когда-то сумел бы так… но разучился за все минувшие годы, а Окинои этого умения не было дано…
– О чем вы говорите! Не время предаваться воспоминаниям. Клан Отокояма сделал нас предателями и убийцами в глазах жителей Подлунной империи, и нам придется противостоять не только оружию, но и этой басне.
– Басней, как ты выражаешься, советник, Отокояма может достичь обратного. В столице и отдаленных провинциях нас могут счесть предателями, а также жестокими варварами, у которых даже монахи, вопреки своим обетам, не расстаются с оружием. Но в Сираги все знают, что настоятель Пяти Источников не был способен на предательство. Но ни верность, ни добродетель, ни монашеская ряса не спасли его от гибели и позора. Теперь в Сираги знают, что ради своих целей Отокояма способен на любой обман и на святотатство. И то, что объединило врагов, может объединить и нас.
Двадцать лет назад
Конечно, Амэцуна уже не обитал в прежнем жилище, ему отвели покои более достойные княжеского сына. Но оттого он себя княжеским сыном не почувствовал.
Меньше всего его беспокоила предстоящая свадьба. Даже в семьях простолюдинов браки заключались по сговору родителей, что уж там говорить о семьях владетелей. Девушка изначально была предназначена Окинои, но они ни разу не виделись, и господин брат никогда не упоминал о ней. Так что Амэцуна не чувствовал вины за то, что забрал невесту брата.
Но все прочее он у Окинои тоже забрал – право наследования, титул, земли. Окинои так легко говорил о «наших предках» – великих министрах, столетиями державшими в руках власть над всей Подлунной империей. Теперь получалось, что и предков Амэцуна тоже присвоил. И ему казалось, что все в замке за это таят против него недоброе. И он не мог их за это винить.
Матушку князь не вызывал в замок, несомненно, он давно забыл кухонную служанку, родившую ему сына. Амэцуна дал себе слово, что как только обстоятельства позволят, навестит храм Айдзэна Милосердного, и не допустит, чтоб матушка и наставник в чем-либо нуждались. Но пока он решил навестить другой храм.
Он уже достаточно хорошо ездил верхом, чтобы отправиться в одиночку. Следовало бы взять с собой оруженосцев, но это также были прежние оруженосцы Окинои, и Амэцуна, чувствуя их неприязнь, по возможности избегал их общества.
Обещанное князем торжественное погребение пока не состоялось, и Амэцуна сомневался, что оно состоится вообще. Поэтому Амэнага лишь один раз побывал у родовых гробниц – во время тех скоропалительных похорон. Это была цепь курганов, очень старых, поросших травой. Даже последний, принадлежавший князю Масахиро – его деду Масахиро, напомнил себе Амэнага, был насыпан лет тридцать назад. Когда они с Окинои проезжали мимо, господин брат рассказал, что таких курганов не строят в иных землях уже давно – с тех пор, когда Древняя столица называлась Новой. Точно… тогда он и упомянул насчет того, что местные жители поклонялись подземным богам, и когда Сайондзи перебрались сюда из столицы, то переняли некоторые здешние привычки. То есть они строили каменные усыпальницы своим усопшим, но поверх насыпали земляные курганы, как в древности. Внутрь кургана – в каменную гробницу – вели ворота, и сквозь эти ворота пронесли гроб с телом Окинои, чтоб установить рядом с саркофагом князя Масахиро. Амэнага не пошел туда, лишь постоял у входа.
Он прибыл в замок Сиродзава ранней весной, Окинои похоронили летом, сейчас наступила осень. Метелки травы, густо окружавшие холм, пожухли. Если на опорных столбах были какие-то надписи, их затянуло мхом. Виден был только гербовый знак с цветком магнолии. Похоже, гробницу со дня похорон никто не посещал. Да и Амэцуна намеревался прочесть поминальную молитву в храме Гневного бога.
Он пересек рощу, отделявшую гробницы от святилища. Ворота были открыты, но настоятель не вышел навстречу княжичу. Однако у коновязи Амэцуна с удивлением заметил нескольких привязанных лошадей. Должно быть, в храме служился молебен, и на него явились прихожане. Тем лучше, Амэцуна к ним присоединится.
Но в храме было пусто – ни прихожан, ни монахов. Только жуткий лик Неподвижного стража смотрел из сумрака. Амэцуна готов был уже выйти наружу и кликнуть служку, но тут ему померещилось, будто он что-то слышит. Он прислушался. Как будто голоса, гулкие, отдаленные, ни одного слова не разобрать. И доносятся они… нет, быть этого не может. Не из внутренних помещений храма. Они раздавались где-то под землей.
Воображение храмового воспитанника вызвало образы древних подземных божеств, заточенным Гневным богом под своим святилищем, и ставшими демонами. В тот же миг Амэцуна осознал, что он дрожит. Но он призвал на помощь силы рассудка. Если во дворе есть лошади, а их хозяев нет в храме, значит, люди где-то в другом месте. Он вдруг вспомнил, как господин брат появился внезапно, когда Амэцуна молился перед алтарем. Не значит ли это, что поблизости есть потайной ход?
Стараясь ступать как можно тише, он приблизился к алтарю. Я тоже Сайондзи, сказал он себе, Гневный бог должен оберегать меня, а не карать за святотатство.
Ход нашелся между задней стеной храма и листами позолоченной бронзы. Изображавшими языки пламени. В каменном полу зиял черный пролом… плита была отодвинута, и ступени вели вниз, в полную тьму. Амэцуна стал тихо спускаться. Он был не настолько горд, чтоб не позволять себе цепляться за стену, и потому не упал. За лестницей открылся коридор, настолько высокий, что Амэцуна мог пройти, не наклоняя головы. Он двигался осторожно. Теперь он был уверен, что найдет здесь
