Опять всё завязано на Москве! Опять, опять несколько миллионов граждан ставят под угрозу Россию. Как в 1991 году, когда несколько тысяч москвичей добили помиравший Союз, как в 1993 году, когда миллионы москвичей молча глядели, как ельцинские танки разносят последнюю попытку что-то изменить, как во время Кризиса, когда мэрия присягнула на верность миротворческой администрации тогда, когда передовые подразделения НАТО были ещё в двухстах километрах от города.
Мимо пронеслась недостроенная громада сикхского храма, потом опять заколоченные, а местами - сгоревшие или заброшенные и разграбленные здания офисов, ресторанов и магазинов. И руины, руины, руины. Между прочим, поговаривали, что методичное руинирование Москвы - часть большого плана, смысл которого сводился к постепенному превращению Москвы в малопригодный для жизни город и, как следствие, снижение её роли в будущем России. Понятное дело, что никто не выделит средств для восстановления бесчисленных офисных зданий, транспортных развязок и жилых комплексов. «Огородят заборчиками несколько церквушек и Кремль, а остальное постепенно разрушится и будет Москва заштатным городом… Эдакой Тверью или Ростовом Великим», - Пирогов уже даже и не удивлялся, что сам спокойно рассматривает перспективы жизни после того, как…
… В мэрию его давно зазывал «хозяин Москвы» Кирилл Мамашев. Этот самый Мамашев работал в ооновской ещё московской городской администрации, и сразу после бегства генерал-губернатора Франсишку д’Оливейры он первым связался с Пироговым, предложив свои услуги «крепкого хозяйственника». Пирогову было некогда заниматься московскими делами, да и кадров подходящих у него всё равно не было, поэтому все намеки на ненадёжность Мамашева он игнорировал. И даже его отсутствие на казни Юркевича его не расстроило…
Мамашев суетливо поднялся ему навстречу и долго тряс руку, заглядывая в глаза. Усадив верховного правителя в глубокое кресло, сам сел в соседнее, но не глубоко, на краюшек, сиротливо и как-то сконфуженно. Принесли кофе, Мамашев дождался, пока секретарша выйдет из кабинета, и заговорил:
– Владимир Егорович, я ведь к вам с серьёзным вопросом… очень важным на самом деле, - было видно, что эту речь Мамашев готовил долго и старательно.
– С каким же, Кирилл Валерьянович? - Пирогов почему-то стал нервничать, должно быть, подозревая примерно тему разговора.
– Владимир Егорович, тут ведь вот какое дело… Ситуация… Что дальше-то делать будем? В Москве сейчас вместе с беженцами порядка 18 миллионов жителей. Это уже тяжёлая нагрузка на инфраструктуру, я вам могу показать… Вы же видите, город в полуобморочном состоянии… Бандитизм, разруха… Диверсионные группы буквально убивают город. У нас уже нет ресурсов хотя бы аварийные системы поддерживать в рабочем состоянии. У меня свежие данные есть по состоянию дел… ну вот в коммунальном хозяйстве, в вопросах питания. Между прочим, никакой помощи от военных властей нет. А гражданская милиция так и не заработала. Одни погромы… И главное - впереди зима! Что мы будем делать, а? Мне каждый день сотни людей задают вопросы - как, что…
Пирогов придал лицу грозное выражение и исподлобья посмотрел на собеседника. «Как же я вас, пидоров, ненавижу! Чинуши сраные! Сидит, сучонок, и не знает, как мне сказать… Боится! А ведь никакие люди тебе ничего не говорят! Ты же, мразь такая, и не выползаешь из этой своей берлоги!», - думал он с каким-то садистским удовольствием, наслаждаясь очевидным смущением Мамашева:
– К чему вы клоните, а? Кирилл Валерьянович, я не совсем вас понимаю.
– Владимир Егорович, я просто хочу сказать. Гуманитарная катастрофа неизбежна… Понимаете? Голод, холод, эпидемии. Вот так…, - Мамашев сжался, а потом встал с кресла и проскользнул к своему рабочему столу. - Вы ведь понимаете значение Москвы для судеб этой страны… нашей страны… Родины? Посмотрите, в каком состоянии город. Если дело дойдет до боёв… ну в городе… Вот и диверсанты… Опять взрывы. Паника. Снабжение уже почти не действует… Понимаете? Вы знаете, что сегодня ночью выведена из строя последняя линия метро? - Мамашев выпалил всё это разом, но к концу монолога голос его стал совсем тихим. Он явно не знал, к чему выведет этот разговор и что скажет ему в ответ Пирогов. Владимира Егоровича распирало от ненависти и злобы. «Червяк, а! Скотина какая, а!», - мысленно ругался он, тем не менее, выдерживая паузу. В тикающей тишине красивого кабинета его молчание выглядело страшнее бури.
«Варвар! Откуда ты на нашу голову, баран тупой? Напорол я лишку… ну, блин, делать-то что? Они уже по всем каналам выходят, надо что-то делать… Главное, чтоб не убили… Свои придут - отмажусь. Обидно будет погибнуть вот так вот…под конец», - Кирилл Валерьянович уже не таясь нервничал, ожидая ответа.
– Вы не верите в русское дело? Думаете, всё уже кончено? - Пирогов, еле сдерживаясь, заговорил, вставая из кресла.
– Да верю я… Верю, и Россию люблю… И вами… восхищаюсь… эээ… да… вот… Но и вы меня поймите. Вы скажите мне, как верховный правитель… Может, я чего-то не знаю? Есть может какие-то скрытые ресурсы? Как будет развиваться ситуация? Мне надо планировать действия городского правительства на случай зимы… боёв… и вообще… Мы даже примерно не знаем, что происходит в дальних районах. Там сплошной бандитизм… Больницы, больницы не готовы! - видно было, что Мамашев боится продолжения разговора. По его некрасивому носу стекла капля пота. «В тюрьму посадят. Это может и не плохо, потом выйду как герой… главное чтоб не пытали, Господи!», - от нервного напряжения у мэра Москвы заметно задёргалась нога. Подмышки были безнадежно мокрыми и отчаянно воняли.
– Вам правду сказать или наврать, а? Кирилл Валерьянович? - Пирогов подошёл вплотную к пахнущему страхом и дорогим парфюмом московскому мэру.
– Правду…, - Мамашев отошёл за стол и встал у стены, всем видом демонстрируя крайнюю степень испуга.
– А ты не обосрёшься от правды, жопа трусливая? - Пирогова затрясло от неконтролируемого приступа ненависти, - Не обделаешь свой костюмчик, а? Я тебе вот что скажу, сука! Насрать мне на твою Москву с пробором! И на Москву и на блядских ваших москвичей! Россия века жила без вашей Москвы и ещё столько же без неё проживет, понял? Вот уж, блядь, о чём я точно думать не буду - так это о Москве, понял? Мы тут Россию спасаем, а не Москву вашу! Поэтому войска готовятся дать отпор сепаратистам! Некогда нам ловить мародёров, этих ваших дорогих москвичей, ясно вам? И главное скажу! Мне бежать некуда. И мне, и моим ребятам… И тебе, говнюк! Не удастся отмазаться, понял? Сухим и чистым выйти из нашей вонючей речки-говнотечки у тебя, говнюк, не получится, ясно? И поэтому, если надо будет, я, блядь, вот из этого окна буду отстреливаться, понял? До последнего патрона! А если ты, гандон, будешь тут жопой вилять перед союзниками - я тебя напоследок за яйца повешу, понял? Вот на этой твоей люстре красивой! Подарок будет союзничкам, понял? Понял, сука?!
