Ознакомительная версия.
Ничего не произошло, но он продолжал дергать снова и снова, пока не заныла рука, после чего отошел к стене и сел, по-прежнему прижимая к себе Этьену.
«Всё».
В настоящий момент он сделал всё, что мог. Оставалось только ждать. Если же ему не откроют…
«Тогда отдохну и пойду дальше».
– Двадцать минут. Через двадцать минут мы встанем и пойдем дальше, – не столько себе, сколько Этьене громко пообещал Доре, – если нам не откроют здесь, мы пойдем дальше.
1
От яви остался желтоватый круг света на полу… горбатая уродливая тень на стене… медленно сгорающая на его руках женщина… темнота…
От сна…
Возможно, именно из сна выплыла чья-то рука с фонарем, круглые очки, плотно сидящие на круглом лице с носом-картошечкой и тоненькими, как ниточка, черными усиками.
– Вечно тебя где-то носит, – равнодушно сказал картошечке Доре, – и какого черта ты отпустил эти дурацкие усы?
– Это – Жан. Жан Доре, ты должна помнить…
– Я помню.
Сквозь сон прошла женщина, также наклонилась и внимательно рассмотрела его лицо.
– Кажется, им крепко досталось, – до отвращения громко проговорил мужчина, – давай, – он наклонился и протянул руки, – я помогу.
– Я сам, – Доре подобрал ноги, оттолкнулся спиной от стены и встал.
– Один, вроде бы, ничего, – прокомментировал его действия мужчина, – пижонит, как обычно… ладно, если не уронишь, то неси в дом. Давай сюда фонарь.
Доре пригнулся, мужчина потянулся и, сняв с его шеи фонарь, задул свечу.
– Нас ищут.
– Значит, в сарай, – мужчина распахнул перед ним дверь, – по дорожке направо.
Выходя наружу, Жан согнулся, почти что сложился пополам, с трудом пропихивая сквозь низкий и узкий дверной проем свою ношу, а, выпрямившись, ошарашено замер на пороге.
Куда девалась привычная серо-коричневая осенняя безликость? Сквозь какие пласты пространства надо было пройти, какие заколдованные двери открыть, чтобы попасть в это ослепительное чудо – мир, словно прорисованный тонкими черными линиями на сверкающей серебряной фольге?!
«Это снег! – в немом изумлении понял Доре, – пока я шел, здесь выпал первый снег!»
Белая сияющая пелена укрыла землю, нежно опушила деревья, белым контуром обвела линии дома, превратив старую, сложенную из камней, усадьбу, в сказочный замок, такой же нереальный, как и тот другой, такой же призрачный, существующий вне времени и пространства, вечно стоящий на границе миров.
Начало всех начал. Перекресток всех дорог. Место, над которым поют звезды. Вокруг которого вращаются галактики…
– Эй! – не очень-то вежливо пнул его сзади мужчина, – у тебя что, столбняк?
Стараясь избавиться от наваждения, Жан медленно опустил голову, зажмурился, а когда открыл глаза, то усадьба стала просто усадьбой, снег – снегом, а звезды….
– Да.
…звездами, такими же неповторимо прекрасными, какими они были за миллионы лет до его рождения…
– Давай её сюда, – мужчина попытался силой отобрать у него Этьену.
– Нет.
– Тогда пошли. Застудишь девчонку.
2
Крохотный серебристый прямоугольник, косо опрокинувшийся на пол – вот все, что осталось от всего снежного великолепия. В чернильной темноте сарая он казался волшебным зеркалом, забытым здесь беспечными феями.
– Осторожно.
Пропустив его внутрь, мужчина плотно закрыл входную дверь, захлопнул ставень, включил фонарь и обвел лучом помещение, большую часть которого занимал большой легковой автомобиль. На оставшейся территории в образцовом порядке разместились бочки, ящики, лари, стенные полки, забитые садовым инструментом, прислоненные к стенам лопаты, ведра, большая автомобильная масленка…
Мужчина пристроил фонарь на крышу автомобиля, неожиданно легко поднял и перенес в сторону огромную бочку, после чего сунул руку в стоящий у стены ящик.
На глазах у Доре часть освобожденного от бочки пола бесшумно приподнялась.
– Видал? – полностью открывая люк, довольно усмехнулся мужчина, – тысяча и одна ночь, включая и твою Шахерезаду… – он забрал с машины фонарь и первым спустился на ступени, – пошли. Осторожней, перил нет.
– Ну, как? Здорово, правда?! – дождавшись, пока Доре спустится вниз, мужчина с гордостью обвел рукой обшитый деревом вместительный подвал, меблированный двумя узкими жесткими кроватями, столом и парой табуретов.
– Да…
– Ну, что стоишь? Неси сюда, – мужчина сдернул с ближайшей кровати покрывало и суетливо взбил подушку, – клади.
– Надо позвать отца. Он врач…
– Отец в деревне. Клади, говорят.
Жан осторожно опустил Этьену, разогнулся и замер, услышав, как за спиной тихо заскрипели ступени.
– Расслабься, – мужчина крепко хлопнул его по спине, – это моя жена Клод. Жан быстро обернулся.
Перед его глазами мелькнули черные ботинки, темно-бордовая юбка, черный вязаный платок, наброшенный поверх светлой кофточки, светлые, стянутые в пучок, волосы.
– Поставьте, пожалуйста, на стол, – спустившись, женщина протянула Жану тяжелую, прикрытую клетчатой салфеткой корзину.
Жан молча принял корзину.
– Прибавь свет.
– Хорошо, – мужчина пропустил жену вперед и укрепил под потолком фонарь, – так?
– Да.
Клод подтянула к кровати табурет и села, заслонив своим телом Этьену. Жан невольно потянулся вперед, сузившимися глазами внимательно следя за тем, как женщина отвернула рукава плащей, нащупала пальцами запястье.
«Один, два, три…» – боясь помешать считать, он невольно затаил дыхание.
Клод отпустила руку и тщательно расправила сбившиеся рукава.
– Что?
– Пульс учащенный…. Поставьте, пожалуйста, корзину.
– Да, – Жан так поспешно развернулся к столу, что промелькнувшая перед глазами стена обморочно качнулась ему навстречу, – конечно.
Он с размаху опустил корзину и, теряя равновесие, тяжело навалился руками на столешницу.
В затылок словно воткнули обжигающе холодный кусок льда.
Холод медленно пополз по позвоночнику, стек к пальцам… в ушах загудело, перед глазами повисла дрожащая грязно-серая муть, сквозь которую едва просвечивала черная с белыми полосками ткань салфетки.
«Как на негативе… – чувствуя, что окружающий его мир, как старая гнилая ветошь, расползается вокруг него в разные стороны, он попытался сосредоточить своё внимание на растворяющейся салфетке, – спазм… – отметив, что от холода больно стянуло виски, отрешенно подумал Доре, – кажется, я сейчас грохнусь в обморок… переверну стол и растянусь во всю длину подвала…»
Звон в ушах стал почти нестерпимым, свет полностью пропал.
Ознакомительная версия.
