Ответственность возлагалась на чеченских вакхабитов… Впрочем, не было никаких сомнений, что из спящих моих соотичей вышибли дух руками каких-нибудь чрезвычайно примитивных существ: дремучих, чувственных и потому легко управляемых. Но кто оплатил их работенку, кто снабдил их столь изрядным количеством гексагена (не из Афганистана же они его волокли в столицу), кому вообще удалось заронить в их малосильные зачатки мозгов таковский замысел? И зачем?
Мы встретились со Святославом Вятичевым на выезде из города, где и должен был находиться тот самый тир. С вопросом вместо приветствия я набросился на приятеля:
— Ты слышал?
— Слышал.
— Что это?
— Ну, у них там выборы грядут.
— Кого же назначат избранником?
— Понятно, что родного.
Далее свой путь мы продолжили все в том же, столь глубоко чтимом в народе, немощном молчании.
Ограждения из колючей проволоки и массивная техника в росписи камуфляжа подсказывали, что сооружение для учебной стрельбы, куда мы направлялись, принадлежало какой-то воинской части. Дежурный на КПП вызвал по телефону некоего офицера в звании капитана, которого Святослав называл Серегой, — в его сопровождении мы и добрались наконец до цели нашего пути.
Стрелковый тир оказался низким длинным строением, врытым глубоко в землю. Одной стороной он примыкал к трехэтажному зданию, сложенному из белого силикатного кирпича, служившего, всего вернее, учебным корпусом. И в самом деле, нам пришлось пройти через учебный класс со столами, стульями, черной доской и плакатами на стенах со схемами различного оружия и специальными наставлениями: «…запрещается без необходимости заряжать оружие и досылать патрон в патронник, накладывать палец на спусковой крючок…»
Оружейка имела две стальные двери и еще одну сваренную из металлических прутьев.
— Ну, что тебе сегодня давать, «Кедр» или «Стечкина»? — поинтересовался капитан, громыхая замками металлических шкафов.
— Дай-ка нам, Серега, по «АПСу», — отвечал ему Святослав. — И маслят не пожалей.
«Маслята» оказались патронами, а «АПС» — автоматическим пистолетом, изобретенным конструктором Стечкиным. Вороненая сталь, коричневая пластмассовая рукоятка…
— Все. Идите, — дал разрешение капитан. — Только, Слава…
— Знаю, знаю. Все будет как надо.
— Вот то ж. Закончите стрелять, — кликнешь меня. Я там буду, как всегда.
В стрелковой галерее было сыро и сумрачно, лишь впереди на отдалении от нас метров, эдак, пятидесяти, в лучах прожекторов, помещенных на дощатом потолке за бронированным экраном, сияло несколько поясных мишеней.
— Стрелять прежде приходилось? — упиваясь собственной значимостью, подчеркнуто благодушно поинтересовался Святослав.
— В армии, разве что.
— Это лучше, чем ничего. Но начинать, как я понимаю, стоит с начала?
— С начала. Только не очень занудствуй.
— Постараюсь.
Тут-то Святослав развернулся. Он то разбирал, то собирал несчастный «АПС», показывая и объясняя устройство, как там снаряжается магазин, как действует предохранитель… Главное, все свои действия Святослав сопровождал огромным количеством каких-то страшных канцелярских сентенций. Я терпел. Я терпел, как мог, но это было не просто.
— Качество прицеливания определяется положением мушки в прорези целика, — наставлял он меня.
— Слава, нельзя это человеческим языком сказать?
— Это и есть человеческий.
— А! Может, тогда давай попробуем просто пострелять?
Он, конечно, обиделся, и, конечно, постарался не подать виду, но так ему и надо было, ломаке.
Мы заняли огневой рубеж и приступили к делу. Надо ли говорить, что мои армейские навыки на этом поприще оказались основательно похороненными. К счастью, Святослав был человеком отходчивым, он не оставил своего попечительства обо мне, вовремя подкидывая краткие теперь подсказки, а то и поправляя руку.
Я же весьма буйно реагировал на собственные неудачи, используя подчас табуированные идиомы.
— Что ты дергаешься? — после очередного выстрела в который раз отвлекся от своей мишени мой учитель. — Всякое мастерство достигается опытом. К тому же, попадать в мишень, пусть даже в десятку, еще не значит уметь стрелять. Такая академическая стрельба при реальных обстоятельствах, поверь мне, не требуется. Тебе необходимо научиться вести стрельбу в опережающем режиме сразу по группе движущихся (заметь: движущихся) целей. И притом без точного прицеливания по мушке, при постоянном уклонении от огня противника. Если ты хочешь стать настоящим охотником.
— Ну уж, если я все-таки им стану…
— И вот еще одна ошибка. Ты хочешь видеть себя охотником или киногероем? А полеванье требует отсутствия резвых эмоций и присутствия сосредоточенного расчета. Кстати, о кино. Я вообще-то телик не смотрю, а тут случилось — глянул один фильмец…
— Снятый в Американском Каганате?
— Разумеется. Голливудский боевик. Так вот, там один весь такой неутомимый, весь такой американский, говорит…
— Где вы сохнете белье? — попытался пошутить я.
— Нет. Он произносит гораздо более забавную фразу: «Если человеку не нужны деньги, — он становится опасен», — и Святослав посмотрел на меня со значением.
— Угу. Ты, надо быть, хотел бы услышать, нет ли у меня мысли сделать охоту, так сказать, источником прибытка или, как теперь принято говорить — бизнесом?
— Н-нет… — опустил глаза мой друг и принялся отстегивать от «АПСа» пластмассовую кобуру, исполнявшую при стрельбе роль приклада.
— Мне казалось, мы достаточно хорошо знаем друг друга, — продолжал я, — во всяком случае для того, чтобы не проходить пройденное. Вестимо, в обществе, социальные отношения которого зиждутся на «всеобщем эквиваленте», невозможно обойтись без денег. Но фактор этот никак не связан с подвигом вдохновения (в чем нас силятся уверить партизаны нынешнего режима), ибо держится он совсем иной, не дольней нивы. Имея хорошие краски и вообще идеальные условия для работы, художник, глядишь, станет создавать и полотна более высокого качества, которые не стыдно будет имущему хозяину в богатой гостиной вывесить. Только при чем тут вдохновенный полет? Его никак на стенку не повесить, и ценность его понятна немногим сведущим.
Так начинались наши со Святославом совместные тренировки в тире безвестной воинской части, которые свершались с замечательным постоянством: не реже трех раз в неделю. Каждая длилась не менее двух часов… И как я находил на это время?!
Изобретательность же Вятичева, похоже, не знала предела. Он постоянно выдумывал все новые и новые, более усложненные упражнения. Неделя пролетала за неделей.
