Однако сам Станиславский позавидовал бы долгой паузе, взятой президентом после слов госсекретаря. Министр обороны, не выдержав звенящей тишины, даже кашлянула, привлекая внимание шефа — дескать, не переборщи… А он и впрямь задумался. Нет, не над ответом. «Левая» мысль поселилась в его голове коварным паразитом. Он думал — а откуда взялась традиция, согласно которой один из парочки госсекретарь — министр обороны обязательно либерал, а второй — консерватор? Один — женщина, другой — мужчина. Один — цветной, другой — белый. Это правило уже несколько десятилетий оставалось незыблемым. «Вместо уничтожения стереотипов мы меняем их на другие», — размышлял президент, когда заметил, что министр обороны устала прокашливаться. Он стряхнул с себя оцепенение, нахмурил лоб, изображая сомнение, озабоченным голосом поинтересовался:
— А насколько надежна технология? Как прошли «полевые» испытания?
— Технология старая, — министр продолжала подыгрывать шефу. — Отрабатывалась в Швеции. В девяностые и позже… С тех пор видоизменена и законсервирована.
— Тогда почему мы до сих пор не запустили ее в массы?
Министр обороны строго поджала губы, сделавшись похожей на школьную учительницу.
— Для подобного шага нужна сильная воля. Та самая воля, которой не хватило вашим предшественникам.
Президент мысленно хмыкнул — похоже, министр уже работает над его предвыборным имиджем. Ну что ж, если все пройдет успешно, сидеть ему еще один срок в Белом доме. Президент тяжело вздохнул (при воспоминаниях о выборах это далось без труда) и суровым взглядом обвел соратников.
— Чтобы изменить общество, нужно изменить самого человека. — Слова министра обороны из уст президента, славящегося умением присваивать чужие фразы, звучали особенно веско. — Действуйте!
Его звали Карл. Старинным шведским именем Карл. Отец–историк удружил. Еще до рождения сына вычитал в старинной книге, что так звали целую династию старошведских королей. И решил потешить больное самолюбие.
Вот и пришлось расти мальчику одним–единственным Карлом среди Мухаммедов и вошедших в моду Абу–Бакров. Зато отец любил поглаживать сына по голове и приговаривать: вырастешь и тоже станешь королем. А Карл уныло хмурился и думал, что у королей не бывает фамилии Мухаммадссон, иначе все шведы поголовно имели бы в предках царственных особ. В Швеции каждый третий, если не второй, носил такую фамилию.
Но Карл выделялся среди сверстников не только экзотическим именем. Чаще люди обращали внимание на его светлые волосы, молочную кожу и водянистые серо–голубые глаза. Альбинос, шушукались они, когда белым корабликом он плыл посреди уличного моря смуглых и кареглазых соотечественников. «Белизна» Карла сильно расстраивала его отца. Он часто вздыхал, стоя по ночам над кроватью сына и думая, что тот спит.
А Карл подозревал, что отец жалеет не его, а свои претензии на «голубую» кровь — ведь о королях–альбиносах никто никогда не слышал.
Сам мальчик не придавал никакого значения своей внешности. Да, в солнечные дни его обычно светлые глаза краснели и ныли, однако физическую боль он перетерпевал без проблем, а психологического дискомфорта и вовсе не испытывал. При том, что он приходился единственным белокожим блондином на несколько миллионов смуглых брюнетов, за пятнадцать лет жизни его ни разу не обозвали «белой обезьяной», хотя в школе рассказывали, будто в прошлые века такие клички были нормой.
Наоборот, на улице к нему частенько подходили незнакомцы, чтобы потрепать по волосам и успокоить — «ничего, что ты белый».
В школе Карл так и не завел себе друзей, но каждый одноклассник считал своим долгом подбодрить его — «если кто будет обижать, только скажи». А разбившая не одно сердце первая красавица класса Самина иногда даже разрешала проводить ее до дома.
Отец рассказывал Карлу: в двадцатом веке альбиносов принимали за колдунов, а людей с другим цветом кожи вешали на городских площадях. Слушая его, мальчик мысленно благодарил всех богов за то, что живет в столь просвещенное время, когда Иных не преследуют, а ласково опекают.
Раз в неделю его приглашали на заседание Комитета по защите прав альбиносов, которым руководил господин Ахмедссон, по совместительству директор школы Карла. В конференц–зале собирались несколько постоянных сотрудников Комитета и десять–двадцать часто меняющихся волонтеров. Господин Ахмедссон, маленький, жизнерадостный толстячок, довольно потирал руки при виде заполненной аудитории и читал с экрана наладонника лекцию о пользе толерантного отношения к Иным. «Если ты будешь добр к не таким, как ты, то и другие ответят тебе тем же. И неважно, кто ты, где живешь и как выглядишь», — этой фразой он заканчивал все свои выступления. После чего ему долго и громко хлопали. И единственный в зале «не такой» Карл тоже бил в ладоши, не жалея сил. Выступления господина Ахмедссона ему всегда нравились.
Однако, когда Карл возвращался домой после заседания и пересказывал речь директора, отец громко возмущался. Он говорил, что господин Ахмедссон не имеет собственного мнения, что он тупица и был тупицей, даже когда они учились на параллельных потоках в университете. А еще отец утверждал, что у шведов «хорошее отношение к Иным заложено в менталитете», и именно поэтому «страна уцелела после третьей мировой».
Мальчик не спорил, однако не видел большой разницы между позициями отца и директора. Он недоумевал по другому поводу — а откуда у шведов вообще какое–то отношение к Иным, если других Иных, кроме себя, он до недавнего времени не встречал?.. И еще он никогда не передавал отцу слова директора о том, что историки тащат Швецию в прошлое. «Мы живем настоящим и смотрим в будущее», — обычно пафосно восклицал господин Ахмедссон и с укором смотрел на Карла, как бы призывая разделить справедливость его негодования…
Другие Иные — помимо Карла — появились в Швеции с повальным увлечением генной коррекцией. Пару лет назад вдруг выяснилось, что генокод человека, а вместе с ним и внешность, можно менять не из поколения в поколение, а всего за час–другой. Пластика лица и коррекция фигуры сразу ушли в прошлое. Зачем ложиться под нож хирурга, когда любой недостаток внешности исправляется почти мгновенно! ?
Особо продвинутые в желании меняться пошли дальше, и хотя за рамки базового человеческого генотипа прыгнуть они пока не могли, но на улицах Стокгольма стали встречаться люди с синими волосами и полосатой кожей. На банального альбиноса перестали обращать внимание.
Лишь боги знают, из каких пыльных тайников шведские умники вытащили древнее изобретение под названием «камера ускоренной мутации» (в просторечии «умка»), но кое–кто неплохо на нем «наварился». Салоны генной коррекции росли как грибы после дождя, и ни один из них не пустовал. Наука и мода шли рука об руку. «Кто не меняется, тот не человек» — гласил лозунг компании–продавца «умок» «Глобал–Ген».
