Ознакомительная версия.
На шум сбежалось несколько человек в маске. Один из них, сдавив лапищей шею Караевой, поднял её с кресла и, как тряпку, отбросил к порогу. Потом, в один прыжок оказавшись рядом с ней, наступил на поясницу и так вдавил в пол, что она не могла не то что пошевелиться, но даже вздохнуть. Остальные обступили залитого кровью начальника.
— Бросьте! — отогнал он их. — Поработайте с этой шалавой… Здесь… Прямо при мне…
И на беспомощно трепыхавшееся тело накинулись трое, словно свора изголодавшихся шакалов на подранка.
Её отчаянно призывных криков никто из тех кто был в квартире не слышал. Хотя все они находились совсем рядом. За стеной и за дверью. Всего в двух шагах. Рот, взывающий о помощи, спецназовцы залепили клейкой лентой.
Из комнаты доносилась лишь глухая возня, стук опрокидываемых стульев, скребущий звук двигающегося стола и звон высыпавшейся из серванта посуды… Потом немного поутихло… Только, казалось, то ли ходуном ходил диван, по которому прыгал слон, то ли же слон катал по полу какой-то неподъёмный тюк.
Четверть часа спустя в комнате наступила гробовая тишина. Отозвавшись зловещим шипением, распахнулась дверь. В переднюю вышел спецназовец в расстёгнутой до пупа гимнастёрке. Позвякивая бляхой ремня, он по-хозяйски прошел в туалет. В оставшуюся полуоткрытой дверь кто-то увидел истерзанную, полуголую Инну Борисовну. Лица видно не было. Плечи и все тело её передёргивало судорогой. А может, она плакала. Стыдливо укутываясь в лоскуты изодранного ситца, она вышла на балкон.
Худиев с ненавистью смотрел ей вслед. Ни его, ни спецназовцев, только что бесчестивших женщину, это нисколько не беспокоило. Балкон давно был превращён в маленькую комнатушку. И о том, что это был балкон, говорили лишь широкие, в полукруг поставленные стекла… И группе захвата, вместе с её командиром, невдомёк было, что одна из рам была отомкнута…
— Что значит — «ничего не путаешь»? — явно обидевшись на соседа, развела руками Мамедова.
И Сания стала пересказывать всё, что ей было известно:
— Он был увешан гранатами… Уже хотел взрывать их, и тут…
И тут что-то тяжелое и мягкое, с хрястом ударившись об асфальт и обдав горячими брызгами, упало у самых их ног. И Джавад и Сания, разинув рты, оцепенело уставились на то, что лежало перед ними… Первым очнулся мужчина.
— Инна Борисовна… — просипел он.
В то же самое мгновение утробный вопль, смешанный с животным страхом, вырвался из горла Сании…
Наружу его выбросило со смачным чмоком. Словно из трясины. И выбросило в позе на четвереньках. С минуту он крутил головой и, озирая комнату, не мог выдавить из себя ни единого членораздельного звука. Подняться на ноги тоже не мог. И не потому, что не было сил. А потому, что на нём повисла жена. Она, как выуженная из воды рыба, немо разевала перед ним рот…
Видел он хорошо. Пронзительно. Ясно. А вот со слухом творилось неладное. Словно кто напихал ему в уши ваты. Потом в ушах цвикнуло, и ваты как не бывало. И в них тут же ворвались истеричные взрыды жены:
— Мика, миленький… Что с тобой? Где ты был?
В глазах её метались страх и ужас.
— Всё в порядке, Инночка… Не паникуй, — карабкаясь на диван, проговорил он.
Инна бросилась за валокордином. Караев не возражал. Впрочем, ему было всё безразлично. Прикрыв глаза, он слушал себя. Тошнота и лёгкое головокружение, которые он чувствовал, придя в себя, прошли. Только внутри всё отчаянно дрожало и вибрировало. Болей — никаких. Напротив, каждая клетка, каждый нерв во всём теле, будто воспрянув от глубокого и здорового сна, от души потягиваясь, млели в сладкой истоме. Блаженно улыбаясь, Караев открыл глаза. Инна подносила рюмку с валокордином. Он покачал головой:
— Не надо. Измерь-ка давление.
Инна выбежала на балкон.
— Идеальное! — радостно выкрикнула она оттуда. — 120 на 80! Пульс — 64!
Караев хотел было спросить, с чего это она взяла, но, посмотрев на себя, сообразил: он же до сих пор находится в контуре, передающем объективную картину его состояния на аппарат, что стоял на балконе.
— А в момент, когда я лишился чувств? — поинтересовался он.
Жена промолчала. Караев собрался переспросить и, подняв голову, наткнулся на пару округлившихся от изумления глаз.
— Ты так ничего и не понял? — прошептала она.
— А что я должен был понять?
— Ты не терял сознания… Ты просто исчез…
— То есть? Как это? — вырвалось у него.
— Не знаю… На том месте, где ты стоял, было пусто. Тебя здесь не было… Во всей квартире. Я думала — ты подшучиваешь надо мной… Несколько раз заглядывала на кухню, в ванную, уборную. Выбегала на лестничную площадку. А потом не знала, что и думать, — крепко обняв его, разрыдалась она.
— Ну, ну… Всё уже позади, — гладя её по волосам, успокаивал он.
— К чёрту твои эксперименты!.. К чёрту! — ещё пуще расплакалась она.
Дождавшись, когда жена выплачется, Караев наконец спросил о том, что ему очень хотелось узнать:
— Долго я отсутствовал?
— Мне показалось — очень долго…
Потом, шмыгнув набрякшим носом, уточнила:
— Минут пятнадцать… Может, чуточку больше…
— Неужели?! Я совсем этого не почувствовал.
— Зато я почувствовала, — пробрюзжала она.
Караев засмеялся. Появившиеся в голосе Инны сварливые нотки — верный признак того, что охвативший её срыв пошёл на убыль.
— Что смеёшься? — сердито спросила она.
Ну что он мог ей ответить? И он ещё крепче обнял её. Уткнувшись в его шею, щекоча его горячими губами, Инна что-то долго еще говорила, на что-то пеняла и, стуча кулаками по его бокам, беззлобно поругивала.
По правде говоря, Мика её вовсе не слушал. Он думал о своём. Что же всё-таки произошло? Вот что надо было осмыслить. Здесь не до нюнь.
— Налей мне чайку. Крепенького, — отыскав предлог, чтобы остаться наедине со своими мыслями, попросил Караев.
Итак, он накинул на себя провода. Нет. Сначала он приладил к ним золотое ситечко, больше похожее на розетку для варенья, чем на чашу приёмной антенны. По центру ситечка, сплетенного из тонких проволочек чистого золота, был помещён огранённый, весом в три карата, бриллиант. Потом уже Инна накинула на него эти провода, свободные концы которых специальными присосками прикрепила к четырём точкам его тела. Закончив с этим, она старательно прозрачным скотчем плотно приклеила к подвздошной ямке золотое ситечко приёмной антенны. Он был в контуре. И только после этого они прошли на балкон, где стоял основной аппарат. Собственно, он не стоял. Он лежал. А если уж быть совсем точным, определение «аппарат» к нему никак не лепилось.
Ознакомительная версия.
