Весь последующий день он с неудовольствием вспоминал двух израильских туристов — будто именно они были виноваты в его моральном падении.
"И чего они так Гоа любят? Наверно, вавилонское пленение напоминает…"
За тенью он тоже наблюдал с легким отвращением. Но ее не в чем было винить — наоборот, она старалась, как умела. Невинная однодневка — что еще она могла предложить?
4
На следующее утро Олег почувствовал сильное желание уехать с Палолема. Выбравшись на солнце из своей хижины, он открыл карту Гоа, и, после короткой гадательной процедуры, тень мизинца уткнулась в окрестности пляжа Вагатор на севере. Добираться туда надо было несколько часов, и он стал собирать вещи сразу после завтрака.
К вечеру Олег уже нашел себе пристанище на новом месте и отправился ужинать в "Curlies", бар на берегу, похожий планировкой на кинозал, где вместо фильма шел закат над морем.
Космополитическая молодежь сидела за повернутыми к морю столиками и пила свежевыжатые соки. Вдоль кромки моря прохаживались два бугристых анаболических силовика — из тех, что начинаются со ста килограммов и кончаются к сорока пяти годам. Гоа… Морщась от слишком громкой музыки, Олег принюхивался к долетающему то с одной, то с другой стороны запаху марихуаны и думал.
"С чего я взял, что это действительно были указания тени? Может, я просто занимаюсь самовнушением? Есть такие пятна Роршаха — просто кляксы на бумаге. Каждый, кто на них смотрит, понимает их в соответствии со своими психическими проблемами. Один видит кошек, другой кровавых мальчиков, третий Пушкина, четвертый папу римского… Может, я просто превратил свою тень в такое пятно Роршаха? Но почему в том месте, куда она указала, действительно оказался этот аюрведический бордель? И почему он работал с самого утра? Такого здесь просто не бывает…"
Вскоре ужин был съеден. Солнцу на небе осталось совсем немного жизни, и Олег подумал, что это последняя на сегодня возможность спросить указаний у тени.
Тень была справа за спиной. Олег повернулся.
Тень указывала на сидящего за соседним столом чернобородого человека в кожаных сандалиях, шортах, расстегнутой шелковой рубахе и темных очках. Человек походил на афганского наркопартизана. Еще это вполне мог быть парижский банковский клерк на отдыхе. Или бхакт — искатель истины, надеющийся найти ее в пыли у ног учителя.
Верным, скорее всего, было последнее предположение — Олег заметил среди густых черных волос на груди неизвестного нечто вроде медальона-иконки с изображением седобородого старца, портреты которого он уже видел в интернет-кафе на Палолеме.
Указание тени наконец стало ясным.
Олег улыбнулся, взял стакан с недопитым банановым ласси и решительно пересел за стол к незнакомцу.
— Извините, — сказал он по-английски, — но я подумал, что заслоняю вам закат.
Он вдруг понял, что действует в полном соответствии с технологией пикапа, овладение которой, как учили уехавшие москвичи, есть первая ступень к вершинам лайфспринга++. Сосед по столу вполне мог решить, что перед ним педик, подыскивающий себе дружка. Эта мысль была неприятна.
— Простите мою навязчивость, — быстро продолжал Олег, — но я хотел задать вам один вопрос.
— Да?
— Кто этот человек?
Олег указал на медальон у собеседника на груди. Тот улыбнулся.
— А почему вы спрашиваете?
— Дело в том, — сказал Олег, — что я уже видел похожий портрет, и у меня возникло сильное желание узнать, кто это. Мне говорили, что это Сай-баба в прошлой или позапрошлой жизни. Это правда?
Собеседник сделал серьезное лицо.
— Если у вас возникло такое желание, — ответил он, — это означает, что вы уже в контакте с Бхагаваном. Милость его беспредельна.
Он перевернул свой медальон, и Олег увидел знакомое изображение Сай-бабы — в оранжевой поддевке, с головой пожилого Джимми Хендрикса.
— Вы сказали правильно. Эта инкарнация Бхагавана зовется Сатья Сай-баба. А эта, — бхакт вернул медальон в первоначальное положение, и Олег опять увидел седобородого старца с боксерским носом, — Ширди Сай-баба. На самом деле это одна и та же вечная надмирная сущность, просто люди в силу омраченного восприятия видят ее в качестве физического тела, порой такого, порой другого. Вы скоро узнаете все сами, главное уже произошло…
И бхакт улыбнулся древней индийской улыбкой, заставив Олега вспомнить про юношу-экскурсовода.
— Ширди Сай-баба? — спросил Олег. — А когда он жил?
— Достиг махасамадхи в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Ширди-баба считается святым и у мусульман, и у индуистов. В своей мечети он поддерживал священный огонь, не давая ему угаснуть. Это было его служением, его практикой. Вы, может быть, видели на ютубе, как Сатья Сай-баба материализует пепел? Сначала покрутит в воздухе рукой, а потом сыплет прямо из пальцев. Это пепел от того самого огня, который он поддерживал в предыдущем воплощении. Какая удивительная красота в этой непрерывности! Пальцы Бхагавана могут коснуться огня, угасшего для остальных людей век назад. Вот что означает стоять вне пространства и времени… Можете себе представить?
— А зачем он это делал? Я имею в виду, поддерживал огонь?
— Зачем? Вот зачем сейчас заходит солнце? Зачем оно взойдет завтра снова? Такой вопрос может иметь сто ответов, в зависимости от того, кто спрашивает и кто отвечает…
Олег понял, что бхакт просто не знает. Но сам он уже знал.
5
Интернет-кафе, ближайшее к его хижине на Вагаторе, было украшено изображением слоноголового Господа Ганеши. Рисунок был либерально-небрежным и демонстрировал высокую готовность индуизма к состязанию с диснейлендом и мангой. Обустраиваясь у засаленного компьютера (контрафактный "Виндоуз" грузился очень долго и тоже почему-то казался засаленным), Олег успел задуматься о конкурентоспособности религий.
У индуизма все было пучком, и сам Олег служил лучшим доказательством этому тезису. Буддизм, пожалуй, тоже мог вписаться в ткань современного мира — тибетские ламы вели серьезный бизнес на Западе, а весь третий мир торговал стильными ликами Будды вперемешку с Че Геварой и туземными копиями Уорхолла. А вот у христианства были проблемы. Даже в Гоа, полном католических церквей португальском анклаве, вера римских пап не сумела выработать веселой современной образности.
Правда, в одном такси Олег видел статуэтку девы Марии, попирающей змею. Словоохотливый таксист, представившийся католиком, объяснил, что змея — это вахана Богородицы, то есть ее сакральное животное-транспортер, как бык у Шивы и мышь у Ганеши. Но это, скорей всего, было не свидетельством жизнеспособности учения, а просто межкультурным недоразумением. А уж православию на этом перенасыщенном рынке ловить было совсем нечего, кроме родных гробов.
