недоумением рассматривали окружавшую их больничную обстановку. Сидевшая у постели Чедвика жена поцеловала мужа в лоб, а он погладил ее по щеке и произнес хрипловатым голосом непонятную фразу, которую она запомнила и повторила минуту спустя вбежавшему в палату профессору Якобсону:
«Полная декогеренция, понимаешь, Ленни, с пространственно-временным смещением в пределах межмировой квантовой неопределенности, а, поскольку это не спонтанная декогеренция, а наведенная, то параметры выхода просчитываются».
– Что это значит, профессор? – спросила Леония. – Какая-то физика? Джек, что ты сказал? Ты меня узнаешь? Я твоя Ленни…
Чедвик не ответил. Он спал. Как сказал профессор Якобсон (а затем подтвердил немедленно собранный консилиум), Чедвик заснул глубоким здоровым сном.
Алексей Панягин, Амартия Сен и Луи Неель, выйдя из комы, не произнесли ничего, что могло бы заинтересовать врачей, руководство проекта «Вместе в комсосе», полицию и репортеров. Открыв глаза и осознав свое присутствие в мире, все трое улеглись удобнее и заснули таким же крепким здоровым сном, как Джеймс Чедвик.
***
У доктора физико-математических наук Артура Бусыгина разболелась голова. В Москве был вечер, Бусыгин недавно вернулся из Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, где с удовольствием послушал оперу Гаэтано Доницетти «Мария Стюарт». Обычно он посещал театры с Нонной Габлер, работавшей в отделе физики неправильных кристаллов, но нынче Нонна вынуждена была остаться с сыном, девятилетним шалопаем, у которого поднялась температура, и Бусыгин отправился в театр один. Почувствовав после возвращения неожиданную острую, как кинжал, боль в висках, он принял две таблетки дексамола и позвонил Нонне.
«Хорошо пели, – сказал он, – жаль, тебя не было. Но я очень устал, бешено болит голова, в висках давит, сейчас еще пару таблеток и…»
На этом разговор прервался, и попытки Нонны перезвонить успехом не увенчались. Обеспокоенная, она оставила сына, пообещав вскоре вернуться, поехала к Бусыгину, дверь открыла своим ключом и нашла Артура лежавшим на диване в гостиной.
Бусыгин был мертв.
***
Гордон проснулся и по привычке бросил взгляд на приборные панели: слева сверху – направо вниз. Все работало штатно, кроме, конечно, системы кондиционирования, вышедшей из строя. Система ориентации, датчики давления в кабине, гравиметрические показатели… Норма, норма…
Он сидел в кресле. В центре носового иллюминатора ярко светила звезда, рядом три звездочки слабее. Звезда, оранжевая, как апельсин, и знакомая, как человек, которого знаешь всю жизнь, но, встретив неожиданно на улице, не можешь вспомнить имени.
Корабль вращался вокруг продольной оси, и звездочки около той, яркой, вращались вокруг нее, как планеты…
Он знал, что знает название звезды и название созвездия, знал, что забыл, знал, что должен вспомнить, потому что от этого сейчас зависело…
Что?
В левый иллюминатор вплыла Земля. Он сразу узнал Австралию, над которой висели перистые облака, а океан был темным, почти черным.
В голову почему-то пришли слова из поэмы Теннисона, которую он выучил наизусть, когда в первый раз поступал в отряд астронавтов:
«И Томлинсон взглянул вперед
И увидал в ночи
Звезды, замученной в аду,
Кровавые лучи…»
Солнце слепило, и Гордон не удержался от крика: он узнал, узнал! По цвету? Яркости? Просто узнал. Солнце. И где-то должна быть Луна.
Луны не было. Австралия уплыла вниз, теперь он видел только светло-серую поверхность тяжелых туч, «Ника» пролетала над Тихим океаном. А здесь тайфун, вихрь, закрученные белые полосы, их он тоже узнал и подумал, что Луна, видимо, сейчас заслонена Землей, а на самом деле она есть, не может не быть. И тут он вспомнил, как называется созвездие с яркой голубой звездой и четырьмя слабыми поблизости. Лира. И звезда – Вега. Самая яркая в северном полушарии. Тогда – почему Австралия? Вопрос мучил его долю секунды, ответ явился, как откровение, хотя на самом деле он понимал, что так и должно быть, достаточно представить, где находится «Ника», на какой высоте, в каком направлении движется…
Он представил.
И только тогда испугался. По-настоящему. Не за себя. Он вспомнил последние разговоры с Манкорой.
«Уравнения слишком сложны, их и через тысячу лет не смогут решить, даже с помощью квантовых компьютеров, но одно ясно, Гордон: суперпозицию можно, в принципе, разрушить, а декогеренция – в принципе, повторяю – может вернуть «Нику» в Солнечную систему».
«Толку-то, – с горечью сказал Гордон. – Я окажусь в той же точке, где произошел переход, верно?»
«Не совсем, – голос физика звучал неуверенно. – За трое суток Энигма прошла немалую часть орбиты, и корабль…»
«Неважно, – перебил Гордон звонким голосом Эйлис. – Все равно спасательная экспедиция не успеет, я умру, так зачем…»
«Есть неравная нулю вероятность, Гордон, что… В общем, все зависит от сознания человека, центра суперпозиции. Как вам объяснить… Вы, например, находитесь в запутанном квантовом состоянии с четырьмя субличностями и с… мм… миссис Гордон, да. Каждая из субличностей запутана с вами и донорами на Земле. Наверно, есть медицинский термин, обозначающий… но я не знаю. Панягин, кроме того, находится в суперпозиции с…»
«Черт бы его побрал», – с чувством выругался Гордон, подумав, как странно звучит проклятие в устах Эйлис.
«Но, – продолжал Манкора, глядя Эйлис в глаза и пытаясь разглядеть взгляд Гордона, – ваша жена…»
Он запнулся: странно было говорить «ваша жена», разговаривая с миссис Гордон.
«Только ваша жена находится в суперпозиции со всеми: с вами, с экипажем, в том числе на Земле, с русским физиком, с обоими мирами… Только она может попытаться…»
«Но. Вы сказали “но”».
«Я не…»
«Сказали. Я слышал».
«Хорошо. Да. Именно “но”. Миссис Гордон может попробовать. Но это… Если произойдет декогеренция, она… Ну, вы понимаете…»
«Нет».
Манкора помолчал.
«При декогеренции запутанной квантовой системы… О, черт! Мы с Эрвином второй день обсуждаем…»
«Да говорите! В любой момент я могу уснуть. Не теряйте времени!»
«Хорошо, – решился физик. – Для вашей жены это смертельно опасно. Она вызовет декогеренцию, но мы не представляем последствий. Кроме одного. С вероятностью, близкой к единице, декогеренция… мм… приведет к…»
Он так и не решился произнести слово.
«Декогеренция убьет Эйлис», – жестко довел мысль до конца Гордон, но слова, произнесенные женским голосом, прозвучали скорее растерянно.
Манкора кивнул.
«Я запрещаю, – четко выговорил Гордон. – Повторяю: я запрещаю вам даже намекать Эйлис, понимаете? Я ее знаю: она согласится, не раздумывая. Она вообще не любит рассуждать и анализировать, решения принимает эмоционально, интуитивно, по-женски. Вы ее убьете! Запрещаю!»
«Послушайте, Гордон! – запротестовал физик. – Поймите: нет другой возможности даже в принципе разрушить суперпозицию! К чему приведет развитие этой запутанной
