Женщина встретила его слова с улыбкой недоумения, но вскоре снова превратилась в прежнюю прилежную школьницу, к которой снова можно было обращаться на «ты».
– Представляешь себе, работаешь всю жизнь, копишь, копишь, а когда накопил и. постарел, когда нет ни сил, ни желания тратить накопленное, вдруг – хоп – и возвращаешься со всем богатством в те времена, когда шнырял, как голодный пес, по студенческим столовкам. И у тебя есть все, даже сберкнижка. Вот так должен жить человек, черт побери!…
Она засмеялась по-девичьи звонко, но уже в следующую минуту женский практицизм отрезвил ее, или ее отрезвило то, что она пока еще не была знакома со студенческими столовками, и она нетерпеливо спросила:
– А что потом?
– Что потом? А-а-а… потом тратишь все и возвращаешься обратно к такой-то матери. Плохо, что ли? Вместо того чтобы, как поется в песне, «гнить в сырой могиле». Давай выпьем, малыш, за такой образ жизни! Ты даже не представляешь, как здорово покутим, как промотаем все эти бумажки, если выберемся отсюда!
Он проверил, чистые ли бокалы из-под виски, стоявшие на скатерти, разложенной прямо на полу. Однако она, видимо, уже дала себе зарок не проматывать добро, которое они унаследовали из будущего, потому что заявила:
– Не пью.
– Я тоже. После того случая, о котором я тебе рассказывал, я стал очень осторожным. Но такой коньяк, моя девочка, мы никогда не пили. Семь звездочек!
Наверняка именно упоминание о коньячных звездах вынудило ее растерянно посмотреть на свои часы и спросить:
– Сейчас ночь или день?
Он оставил ее вопрос без ответа. Молча подал бокал с жидкостью, которая, будь она немного потемнее, по цвету была бы похожа на ее глаза, и сказал:
– Так даже интереснее. Чередование дня и ночи – очень банальная штука, очень приземленная и не имеет ничего общего с действительным временем. Мы созданы для вечного времени – времени богов! Ну, будь здоров! Я прошу тебя, один глоточек. Для смелости.
– Смелости для чего? – взяв бокал, спросила она и снова превратилась в женщину, которая держала его на расстоянии и которой он боялся. Он смущенно потупился, так и не чокнувшись с ней, и сказал:
– Не сердись на меня, но для начинающего физика подобная ситуация – истинный праздник!
– За ваш праздник! – она подняла бокал изысканным жестом и одним махом опрокинула его содержимое. А уже в следующее мгновение ее глаза выкатились из орбит, она поперхнулась и закашлялась.
– Эй, семь звездочек пьют не так! По глотку, по одной звездочке.
Ему хотелось быть похожим на старого морского волка, ведь все необходимые атрибуты для этого наличествовали – и фуражка капитана, и клеши, и рубашка в клетку, ему хотелось одним своим видом вдохнуть в девочку-женщину уверенность и покой, но этому постоянно мешал ее недоверчиво-проницательный взгляд. Да собственно, и сам он смутился, увидев в зеркале свое отражение – аспирант с нежной физиономией первокурсника. Какие уж тут уверенность и покой! Да, чудо-ребенок и внешне оставался инфантильным. Надо отпустить бороду, она наверняка пойдет ему.
Девушка наконец проглотила коньяк, перевела дыхание и произнесла хриплым голосом:
– Давай будем немного посерьезнее. Неужели ты так и не разобрался, где же мы все-таки находимся?
Боже, неужели эта дуреха не понимает, что шутка оставалась для них сейчас единственным выходом и утешением.
– Выпей еще немножко, поскольку правда, которую я тебе скажу, жестока. – Она позволила налить себе чуть-чуть. – Над нами пронеслась летающая тарелка, искривила пространство и теперь уносит нас в этой вот гравитационной клетке-яхте к своим, чтобы посмотрели на нас. Но думаю, мы не посрамим человечества, особенно ты.
– Хватит меня дурачить, я не ребенок! – выпалила сердито женщина-школьница, потом немного погодя добавила: – Странно, но у меня такое ощущение, что все это я уже слышала или читала где-то. Но почему мы оказались на этом корабле?
– На яхте, – поправил он ее с чувством обиженного частника. – Наверное, их цивилизация морская, возможно, у них вообще нет суши, куда же им тогда девать нас?
– Ну будьте же наконец серьезнее! – произнесла она со слезами в голосе.
– Вы случайно не читали фантастический роман «Путь Икара»? Я уже не помню автора, какой-то болгарин. Так вот, один из его героев говорит: «Вселенная – это нечто такое, что, какую бы глупость ты ни ляпнул о ней, она может оказаться верной».
Грудь под тенниской задрожала.
– Мне страшно, – прошептала она.
– И мне страшно, – признался он, усаживаясь на матрац.
. – Но что мы будем делать?
– Что делает все человечество? Ждать. Ждать, когда случится что-то. Это один из законов науки. Всякий феномен, происшедший однократно, остается непознанным. Он должен повториться, или измениться, или развиться, словом, для того чтобы его можно было понять, с ним должно что-то произойти.
Он чувствовал свое превосходство над ней, поскольку ощущал себя умным и старался быть храбрым. Кто-то внушил ему, что мудрости чужд страх, вот он и старался изо всех сил быть мудрым.
– У вас нет такого ощущения, что вы сами убежали на эту яхту с каким-то мужчиной или же к какому-то мужчине? – спросил он и, прочитав в ее глазах удивление, продолжил уже несколько в ином плане: – В своих мечтах я обладал множеством яхт. Да, о чем только не мечтает подросток! Но в конце концов все сводится к одному: как убежать от окружающего нас мира. Вот вы, от чего убежали вы?
Он сознательно повторил вопрос еще раз, и она ухватилась за него как за спасительную соломинку:
– Наверное, от школы. Там такая скука! Зубришь, зубришь, а жизнь проходит мимо и даже «здрасьте» не говорит! Я люблю биологию и литературу, но и по этим предметам учителя
такие, что…
– Я предполагаю, что вы убежали и еще от чего-то? – он постарался, чтобы фраза была сказана без каких-либо иронических намеков.
– Вроде бы и от мужчин. Они тоже такие скучные, такие скучные, а с претензиями и придирчивые. Но никакого мужчины в моей жизни пока еще не было. Правда!
– А я? – усмехнулся он.
– Прошу вас, давайте не будем об этом! – сказала она, однако в словах ее не послышалось слишком активного протеста.
– Именно об этом и надо говорить, если мы хотим понять, как влияет время на нас самих.
– Но от чего же тогда убежали вы?
– В моей голове столько всякого-разного, о чем я и не помышлял никогда. Понимаете?
Малышка усердно закивала головой, слишком усердно, и он подумал, как бы в этой головке окончательно все не перепуталось.
– Ах да, ведь я собирался досрочно свести всех с ума в институте. Рецензент сказал, что моя диссертация станет событием. Так разве от триумфа бегут? И в то же время я ощущаю себя страшно отчаявшимся человеком. Хочется спрятаться куда-нибудь от всего на свете – от приборов и книг, от всякого рода премудростей, в одиночестве встать обнаженным перед Вселенной и крикнуть ей: «Ведь ты для того вроде бы и создала меня, чтобы познавать себя! Давай выкладывай наконец, что мучает тебя, что это за тайны, которые ты хочешь понять через меня…»
