— Веселитесь? — прогремел с порога Ярослав-Богдан.
— Ох… — Дарья перевела дух. — Привет, Ир! Знаешь, что означает по-казахски слово «назгул»? Тихо, не подсказывайте!
— Что-то вроде «мощный воин»… Наверное.
— Неправильно! Олан, скажи.
— Назгю-юль, — протянул один из молодых людей мелодично и мягко, — нежный цветок.
Дарья захохотала снова.
— А что смешно? — осведомился молодой человек.
— Ну так ведь назгул же! — попыталась объяснить Варвара. — Черный всадник!
— Какой черный всадник?
— Ну «Властелин Колец»! Толкиен!
— Какой Толкиен?
Ярослав-Богдан мгновенно замял разговор, принявшись шумно расспрашивать меня о делах и творческих успехах.
— Дела в порядке, успехи ошеломляющи, — ответила я.
— По тебе заметно, — подтвердила Дарья и хитро прищурилась: — Кто он?
— Он?
— Не отпирайся, влюбленные женщины светятся за версту. Кто он?
— Человек…
— Ясно, не Чебурашка! Я спрашиваю, он вообще по жизни кто?
— Даже не знаю, как сказать…
— Чего тут не знать-то?
— Я, например, реально затрудняюсь ответить на вопрос, чем я занимаюсь, — выручил меня Ярослав-Богдан. — В последнее время отвечаю просто: живу. Надо сказать, при знакомстве с девушками не канает…
— Не с той интонацией говоришь, — сказала Дарья. — Девушки чувствительны, они по интонации сразу определяют, как живешь.
Ярослав-Богдан закончил медицинский, но работал охранником, постоянно учился на каких-то курсах — то программистов, то аудиторов, то массажистов, — писал картины и временами медитировал на внутренний свет и звук.
Я приняла из рук Варвары горячий граненый стакан и шепнула:
— Мне бы переночевать.
— Нет проблем, — немедленно ответила Варвара, ни о чем не спрашивая.
Я благодарно поклонилась по-японски.
Тихая и вежливая Варвара, в противоположность Дарье, не любила быть в центре внимания. Правда, изредка она устраивала небольшие, как она говорила, перформансы. Последним ее шедевром было посещение элитарного магазина ножей. Она явилась вся в черном, с томным и опасным взглядом и попросила нож, достаточно широкий и длинный, с удобной ручкой: «Я, видите ли, хочу совершить сэппуку. Не поможете ли подобрать что-нибудь подходящее? Вот этот, по-моему хорош, но, пожалуй, длинноват, будет торчать со спины, если вонзить в грудь. Вот этот, кажется, короче… Давайте измерим… Не нож, а сначала расстояние от спины до груди! Что вы вертитесь, вас не снимают скрытой камерой! Вы будете меня обслуживать или сразу дадите жалобную книгу?» И так далее. Разыграв подобное представление, Варвара, совершенно удовлетворенная, надолго скрывалась в молчании и бездействии, как улитка в ракушке. Зарабатывала она переводами с немецкого и дипломными работами по истории культуры.
Спасаясь из кухни, где степень задымления давно превысила санитарные нормы, я вышла посмотреть на картины Ярослава-Богдана. Одна из них мне нравилась особенно: огромный, выдвигающийся на зрителя из тумана Камский мост, и на его перилах — две крохотные фигурки, стоящие во весь рост друг против друга. Чувствуется страшное напряжение, туманное пространство между ними словно набухает громом за миг до раската… Кто эти безоружные дуэлянты, Ярослав-Богдан сам не знал. Побродив по коридору, я вернулась в гостиную и завалилась в кресло под крохотным абажуром, источавшим сиреневый свет.
Дверь в спальню была плотно закрыта, и доносились оттуда тихие звуки, ритмичные поскрипывания и вкрадчивые хихиканья — гости Иванниковых всегда чувствовали себя совершенно раскованно в гостеприимном доме.
Стараясь не прислушиваться, я полистала журнал «Ом» двухлетней давности, набрала номер Серафима и послушала любезную девушку, в очередной раз предложившую мне позвонить позднее.
— Ну где же ты? — печально спросила я, глядя на светящийся экранчик телефона.
Серафим был необходим мне сию минуту, и оставался единственный способ, призрачно приближавший меня к нему. Я достала сафьяновую книжку и раскрыла на границе текста и чистого пространства, там, где страницы пахли соснами и мокрым мхом.
Дверь неожиданно распахнулась, и из спальни выдвинулся Санек Ярилло. За его плечом виднелась чья-то всклокоченная голова.
— Здрассь… — пробормотала я, испытывая двойное потрясение — вслед за Саньком, поправляя на ходу красные волосы, в гостиную вошла давешняя девица из «Олимпийского».
— О. Тут люди делом заняты, — сказала она, увидев меня с книжкой и ручкой.
Санек, нимало не конфузясь, сообщил, что они тоже были заняты производительным трудом. Выглядел он совершенно счастливым.
— Там Олька извелась вся, — сочла нужным сказать я.
На это Санек заливисто рассмеялся и ответил, что с Олькой все решено — он освобожден вчистую, отпущен с благословением и наилучшими пожеланиями.
И тут я заметила, что он не только счастлив, но и совершенно трезв и на скуле у него красуется яркий, свежий синяк, — очевидно, упомянутое «благословение».
— И как ты теперь?
— А что — как? — Санек посмотрел вслед девушке, уже присоединившейся к кухонной компании. — Поехал я. В Москву, в Москву.
— С ней?
— С ней, — нежно сказал Санек и, наклонившись, зашептал: — Я ей рукописи свои показал, весь чемодан. Она пролистала: все, говорит, можно издавать. Ну кое-что подредактировать маленько придется. Она, оказывается, в «Рэросе» работает, Ирка, в «Рэросе»!
Я покивала: «Рэрос» — это вам не баран чихал.
— Я ей и про тебя рассказал, она заинтересовалась. У тебя что-то есть с собой? Это вот что? — Он показал на записнушку.
— Это заметки только, тут и читать нечего…
— Давай-давай, я ей подсуну. Она на лету схватывает. Если там сюжет перспективный или что. Давай, говорю тебе!
Он унесся с книжкой на кухню, оставив меня в некотором недоумении. Удивило меня не то, что девица работает в самом известном в России издательстве. Обстоятельства, при которых она очутилась в Перми, тоже меня не интересовали — всякое бывает в нынешнем мерцающем мире. Удивило другое — за те шесть с лишним часов, что прошли с того момента, как я оставила Санька в невменяемом состоянии у себя на диване, он успел встретиться и познакомиться с ней, полистать рукописи, крепко подружиться, объясниться с Олькой, получить отставку и прибыть с новой подругой к Иванниковым.
— Санек, — я заглянула на кухню, — мы с тобой в последний раз когда виделись?
— Вчера, — уверенно ответил он. — От тебя прихожу домой вечером, а Олька мне — духу чтоб твоего не было! Я только чемодан с рукописями и взял…
