— У-тю-тю-тю-тю! — сюсюкал Дерек, поочередно делая близнецам «козу». Братья, сидя в своем загончике, пускали пузыри, словно две рыбешки, и, ухватившись за прутья пухлыми ручонками, непрерывно приседали. Маленький Тристрам громко повторял, как заклинание: «Да! Да! Да!» — Да, — проговорил Дерек серьезно, — у нас должно быть больше, гораздо больше детей.
— Чтобы их забрали в армию и застрелили? — спросила Беатриса-Джоанна. — Это невозможно.
— О, это же…
Дерек, сцепив руки за спиной, прошелся по гостиной, словно по капитанскому мостику. Потом он допил свой кофе. Гостиная была просторной; да и все комнаты этой выходящей окнами на море квартиры были просторными. Теперь для людей калибра Дерека хватало места, так же как и для их жен, псевдожен и детей.
— Каждый должен испытать свою судьбу, — проговорил Дерек. — И каждая — тоже. Вот почему у нас должно быть больше детей.
— Чушь! — ответила на рассуждения Дерека Беатриса— Джоанна, раскинувшаяся на диванчике с толстой ворсистой обивкой цвета бордо. Диванчик был футов восьми длиной. Беатриса-Джоанна листала последний номер «Шика», журнала мод, который сплошь состоял из картинок. Турнюры, отметили ее глаза, рекомендовались Парижем для ношения днем; смелые декольте были de rigeur[12] вечером; гонконгские чонсамы были призваны возбуждать похоть своими четырьмя разрезами… Секс. Война и секс. Младенцы и пули.
— В былые времена мне бы сказали, что я превысила свою норму, — задумчиво проговорила Беатриса-Джоанна. — А теперь твое Министерство укоряет меня в том, что я не выполняю план. С ума сойти.
— Когда мы поженимся, по-настоящему поженимся, я имею в виду, ты, может быть, станешь относиться к этому по-другому.
Он обошел диванчик и поцеловал Беатрису-Джоанну сзади в шею, золотившуюся нежным пушком под слабыми лучами солнца. Один из близнецов, возможно маленький Тристрам, как бы в качестве юмористического звукового сопровождения, «пукнул» губами во время поцелуя.
— Тогда, — игриво продолжал Дерек, — я смогу по— настоящему начать говорить о супружеских обязанностях жены.
— Сколько еще осталось?
— Около шести месяцев. Тогда будет полных два года с тех пор, как ты видела его в последний раз.
Дерек снова поцеловал ее прелестную шею.
— Это установленный законом промежуток времени для пребывающих в бегах от семьи.
— Я все время думаю о нем, — призналась Беатриса— Джоанна. — Я ничего не могу с этим поделать. Два дня назад я видела сон. Я видела Тристрама совершенно ясно. Он шел по улице и звал меня…
— Сны ничего не значат!
— И я все думаю о том, что сказал Шонни. Что он видел его. В Престоне.
— … как раз перед тем, как беднягу посадили в психушку!
— Бедный, бедный Шонни!
Беатриса-Джоанна бросила на близнецов взгляд, полный безумного обожания.
После потери детей и отступничества от своего Бога мозги у Шонни повернулись; теперь он распевал речитативом длиннейшие литургии собственного сочинения в одиночной палате госпиталя «Уинвик» под Уоррингтоном, что в графстве Ланкашир, и пытался жевать «святые покровы» с казенной кровати.
— Я не могу не думать об этом. Мне кажется, что Тристрам везде бродит, по всей стране, и ищет меня.
— Имелись пути и средства решения проблем, — проговорил Дерек. — Было ли это нравственным поступком бросить вас — тебя и двоих детей! — на произвол судьбы? Я уже говорил и теперь повторяю снова, что наиболее милосердно — считать Тристрама давно погибшим и съеденным. С Тристрамом покончено, всё! Теперь есть ты и я.
И будущее.
Склонившись над ней, он улыбался улыбкой уверенного в себе человека. Ухоженный и гладкий, Дерек, казалось, олицетворял собой это будущее.
— О Боже! — произнес он вдруг без всякого волнения. — Время!
Часы на противоположной стене кротко напомнили ему о времени. Они представляли из себя стилизованное золотое солнце, пламенеющие лучи которого расходились в разные стороны наподобие торчащих пучков волос.
— Я должен лететь, — проговорил Дерек спокойно. Затем, еще более спокойно, он шепнул на ухо Беатрисе-Джоанне: — Ведь на самом-то деле ты же не хочешь, чтобы что-нибудь было по-другому, правда? Ты счастлива со мной, разве не так? Скажи, что ты счастлива.
— О, я счастлива, — проговорила Беатриса-Джоанна, но улыбка у нее получилась вымученной. — Просто… Это просто потому, что я люблю, чтобы все было как надо, вот и все.
— Все идет как надо. Все очень правильно.
Дерек поцеловал Беатрису-Джоанну в губы с таким смаком, что поцелуй получился совсем не похожим на прощальный. Тем не менее он сказал: — А теперь я действительно должен лететь. Мне предстоит трудный денек. Буду дома около шести.
Не забыв и о близнецах, он чмокнул каждого в шелковистые волосики на голове и прогудел им последние смешилки. Помахивая рукой, улыбаясь, с портфелем под мышкой, он вышел из гостиной: внизу его ждала машина из Министерства.
Минуты через три Беатриса-Джоанна как-то украдкой оглядела комнату, а потом на цыпочках подошла к выключателю «Диска Ежедневных Новостей», который чернел на своей ножке, как лакричный блин. Она никак не могла объяснить себе то чувство небольшой вины, которое возникало у нее от желания послушать дневные новости: ведь в конце концов «Диск» теперь был лишь одним из многих органов массовой коммуникации — аудиционных, аудиовизуальных и даже тактильных («Еженедельник Ощущений»), — основанных на принципах свободного предпринимательства, которые и предназначались для того, чтобы их кто-то воспринимал. Любопытство Беатрисы— Джоанны возбуждалось ощущением того, что было в эти дни в новостях что-то неискреннее, что-то хитрое и неправдоподобное, о чем люди вроде Дерека хорошо знали, посмеиваясь втихомолку, но не хотели, чтобы об этом знали люди вроде нее. Ей хотелось посмотреть, сможет ли она найти какую-нибудь трещинку в этой слишком уж ровной штукатурке, которая теперь…
«Выход Китая из СОРГОСа и заявление, сделанное премьером По Сужэнем в Пекине, о намерении Китая основать независимую ассоциацию государств, которая будет называться „Да Чжунго“[13] на „гоюй“, англизированное сокращение — СОКИТАС. Уже имеются сообщения о наличии у Китая агрессивных намерений как по отношению к СОРГОСу, так и к СОАНГСу, об этом свидетельствуют нападения на Култук и Борзю, а также сосредоточение пехотных частей на юге провинции Гуандун. Судя по многочисленным признакам, сообщает наш корреспондент с острова Мидуэй, готовится аннексия Японии. С оголением левого фланга СОАНГСа…» Беатриса-Джоанна, щелкнув выключателем, оборвала этот маниакально звучащий синтетический голос. «Чушь собачья чистейшей воды. Если бы мир действительно собирался затевать настоящую войну, наверняка уже велись бы разговоры о летающих где-то там самолетах и плывущих куда-то там кораблях, о марширующих туда-сюда армиях с этими их ружьями; наверняка раздавались бы угрозы возобновить производство какого-нибудь из тех древних, но весьма эффективных видов ядерного оружия, которым стирали с лица земли целые провинции. Но ведь ничего такого не говорят».
