— Ты, в отличие от нас, получишь вечную жизнь, мальчик, — ответила Дана. — Это дар для смертного.
— Какого черта? Сначала я узнал, что спал с вампиром, потом этот вампир меня укусил, потом в моей жизни появились два черт знает каких существа, потом я узнал, что я вообще наполовину эльф — а сейчас вы мне говорите, что я стану вампиром?! Ну уж нет, так дело не пойдет. Вы охотитесь на этих существ тысячелетиями! Должен же быть выход из этой идиотской ситуации!
Дана достала из сумочки портсигар, извлекла из него сигарету и закурила.
— У твоего смертного мальчика истерика, Винсент, — сказала она. — Ты ведь отец, ты знаешь, как утешать детей. Погладь его по голове, расскажи сказку. А заодно расскажи о том, что вот такое вот «тысячелетиями» — это невежливо, потому что он напоминает даме о возрасте.
Винсент посмотрел на меня.
— Из этой ситуации есть выход, Эдуард. Нехороший выход, но, похоже, другого выбора у нас нет.
Дана выпустила дым через ноздри и, подняв голову, посмотрела в ночное небо.
— Винсент что-то придумал. На самом деле, идея диковатая, но неплохая. Ну что же, как любят говорить у нас, удачной охоты. А пока нам надо разобраться с Джонатаном.
— А что с ним? — удивился Винсент. — Он мертв, я закопал его в погребе клуба Мары.
— Да у тебя отказала память? Я две минуты назад сказала тебе, что Незнакомцы обращают темных эльфов с помощью одного укуса. А также что Незнакомцы-полукровки в большинстве случаев охотятся на темных эльфов. Или вы хотите рискнуть, а потом лицом к лицу встретиться с новообращенным Незнакомцем? Думаю, что не хотите. Поэтому следует проверить, что там произошло. — Дана посмотрела на меня. — Интересно, как посмотрит на тебя бывший ужин Винсента, красавица-вакханка Мара, если ты в нашей компании заявишься к ней в клуб с осиновым колом в руках?
Глава шестнадцатая
Винсент
— Я и подумать не могла, что когда-нибудь испытаю что-то подобное, — говорит мне Дана. — Это не хорошо, не прекрасно, это… для этого не придумали слов.
Я не отвечаю — хотя бы потому, что мы с ней думаем в одном и том же ключе, и лишние слова не нужны. Дана обнимает меня чуть крепче и поудобнее устраивается рядом. Магистр чувствует время, так что в его спальне нет часов, и сложно сказать, сколько прошло — час, два или несколько часов. Может, прошел целый день. За окнами резиденции небо уже темнеет, солнце давно скрылось за горизонтом. Я думаю о том, что если вся неделя пройдет так же быстро, то это будет непростительно жестоко по отношению к нам.
— Великая Тьма милостива, Винсент, — отвечает на мои невысказанные опасения Дана. — Может, эта неделя пройдет быстро, но впереди у нас целая вечность… и ты принадлежишь мне целиком, а я принадлежу тебе.
— А еще я люблю тебя, — говорю ей я.
— И я тебя люблю. — Она садится на кровати. — Послушай, Винсент. Я хочу принадлежать тебе не только здесь. Я хочу принадлежать тебе везде! — Она разводит руки в стороны. — Давай поедем куда-нибудь. Ведь у нас есть время. Давай поедем… в Ирландию.
Я пожимаю плечами.
— Разве тебе плохо здесь?
— Нет, но… ведь я хочу принадлежать тебе везде. Мы будем спать на природе и охотиться. Разве это не замечательно?
— Замечательно, — киваю я. — Мы поедем в Ирландию. Утром. Как только встанет солнце, мы отправимся в путь.
— А пока я поохочусь на тебя.
Я не успеваю отреагировать — через долю секунды Дана уже крепко прижимает меня к кровати, лишая возможности двигаться.
— Кто бы мог подумать, что когда-нибудь мне придется побыть в роли жертвы?
— Ну, Винсент. — На ее лице появляется обида. — Поиграй со мной немного. Я не буду больно кусаться. Ведь в прошлый раз тебе не было больно, так?
Когда я открыл глаза, солнце уже поднялось, и его свет пробивался через неплотно закрытые шторы. Похоже, я и сам не заметил, как уснул, и о Дане можно было сказать то же самое: она удобно устроилась на мне и, казалось, за всю ночь даже не повернула головы.
— Эти сны, — сказала Дана. — С одной стороны, я не люблю спать — черт знает, что тебе привидится. С другой — может присниться что-то хорошее… как сейчас, например.
Я поцеловал ее, и она с готовностью ответила мне, чуть приподнявшись.
— Смертные говорят, что утро вечера мудренее. Может, мы теперь что-то придумаем?
— Нечего тут думать, Винсент. Из этой ситуации есть единственный выход. Ты и сам знаешь.
— Что ты будешь делать, если я умру?
Она посмотрела на меня, и в ее взгляде появилась такая нехарактерная для нее боль.
— Зачем ты так говоришь, Винсент? Ты не умрешь! Или… или ты умрешь, а я умру вместе с тобой.
— Не нужно этих подвигов — это удел смертных. Если я умру, ты будешь продолжать жить. И ты будешь жить долго. Кто лучше тебя позаботится об Эмили?
На лице Даны появилось скучающее выражение.
— Да уж. Представляю, какая из меня выйдет мать!
— Отличная мать. Это заложено в нас природой. Наша жизнь ничего не стоит, если мы уходим из этого мира, не оставив после себя потомков. Если ты воспитаешь ее, это будет твоя дочь.
— Нет, Винсент. Она была, есть и останется твоей дочерью. — Дана поднялась и подошла к окну. — А ведь когда-то у нас была возможность завести детей…
— У нас не было бы детей, Дана. И ты знаешь, почему. Ты не виновата в этом, но тебе известна причина. Она была известна тебе и тогда, когда ты сказала мне «да» на мой вопрос «хочешь ли ты разделить со мной вечную жизнь».
Она обхватила себя руками так, будто пыталась согреться.
— Так не могло продолжаться вечно. Когда-нибудь они простили бы тебя.
— Есть ошибки, которые нельзя искупить, и которым нет прощения. Я не просто нарушил клятву, данную Ордену — я обесчестил кровь своего создателя. Только Великая Тьма может вынести мне приговор. Даже Темный Совет не в силах это сделать.
— Чушь, чушь! — Дана топнула ногой и повернулась ко мне. — И ты в это веришь, Винсент? Сколько можно помнить о смертной женщине, которую ты обратил, и которая родила тебе дочь? Она не Незнакомка, не эльфийка, не вакханка, не вампир! Это — ребенок любви, а не ребенок, которого сделали только для того, чтобы кого-то к кому-то привязать или же стать влиятельнее и значительнее! Сколькие из нас любили смертных? Сколькие из нас страдали от того, что такая любовь обречена, потому что мы — существа из разных миров? Скольким из нас приходилось лгать, потому что мы не хотели отпугивать своих любимых и рассказывать им о нашей истинной сущности? — Она снова повернулась к окну. — Может, ты и совершил ошибку, Винсент. Но простая смертная не согласилась бы быть с тобой. И уж точно не родила бы от тебя ребенка. И отец, кем бы он ни был, и где бы он сейчас ни был, понял бы тебя и не счел бы твой поступок бесчестным. В Эмили течет его кровь. Это наша кровь.
