Я взглянул на Алекса, который шёл, опустив голову, почувствовал прижавшуюся ко мне Алину, и во мне родилась такая огромная жалость. К ним. Ко всем людям, боящимся одиночества, ненужности, не умеющим создавать миры вокруг себя, а только жадно ищущих, кто примет их в мир свой. Мне даже стало казаться, что они вот-вот остановятся, и скажут, что им нет смысла возвращаться, что лучше будет остаться здесь, и потому я ускорил шаг.
— Надо спешить — бросил я Алексу — Прошло уже больше часа, как Инри сбежал. Время всё же идёт, хотя и стоит — закончил я глупо, вспомнив, что времени здесь нет как такового.
Алекс молча поднял руку и указал на темнеющую массу впереди, у самого холма.
— Это самая первая яма, которую я вырыл — он перевёл руку чуть вправо — А вон там, ещё одна яма.
Я подумал, имеет ли значение в какую дверь шагнуть? Наверное, нет. Все двери скорее всего ведут в холл того долбаного дома, в который угораздило меня когда-то зайти.
— Давай к той что ближе — сказал я, и взял немного левее.
Мы ускорились. Алина напряжённо семенила, едва поспевая за нашими широкими шагами, но ни разу не заикнулась, чтобы я шёл медленнее. Хотя, я бы конечно же, сбавил темп, стоило ей только попросить.
Мы подошли к яме, с одной стороны которой возвышалась куча земли. Яма оказалась довольно глубокой, метра полтора вниз, и примерно под два метра в диаметре.
— Ты что, всё это ножом и руками сделал? — спросил я удивлённо.
— У меня было много времени — устало пошутил Алекс.
Мы одновременно чуть подались вперёд, чтобы заглянуть внутрь, и увидели чёрную дверь, которая была вместа дна.
— Я пытался её открыть — заговорил Алекс — Но ни черта не получилось. А пробить тем более. Судя по звуку, дверь толстенная.
— А значит тяжёлая — сказал я.
Мы с Алексом спрыгнули вниз. Я посмотрел на Алину. Отсюда она была похожа на растерянного ангела, и её лицо, обрамлённое облачком светлых волос выглядело завораживающим. В нём смешалось всё. Страх, напряжение, надежда, усталость, любовь, печаль — наверное, такими лицами ангелы смотрели бы на землю во время страшного суда, если бы он когда-нибудь случился.
Я нагнулся, и схватившись за ручку, потянул на себя. Дверь на пару миллиметров поднялась, и я почувствовал, какая она непомерно тяжёлая.
— Подложи копьё — прошипел я, и напрягая все остатки сил, приподнял дверь на несколько сантиметров. Алекс резко просунул копьё в щель.
— К чему вся эта хрень? — спросил он — Нельзя было сделать дверь лёгкой, что ли?
— Он не может — сказал я — Первый в романе написал — двери тяжёлые — и режиссёр ничего с этими долбаными дверями сделать не в силах. Он создал мир, видимо, потратив на него остатки того, что у него не отобрали. Придётся помучиться — я ухмыльнулся.
— Давай вдвоём — сказал Алекс, и мы схватившись за ручку, потянули.
Дверь стала поддаваться, и через пару минут мы уже привалили её к одной из стенок ямы, уставившись на то, что было за дверью.
Там была пустота. Хотя, можно ли назвать пустотой белую, словно суфле, массу? Я присел и дотронулся до массы рукой. Рука мягко погрузилась в неё, и я почувствовал, как сотни иголок впиваются в тело. Алекс попробовал вслед за мной, но его кулак ударился в твёрдую поверхность.
— Чёрт! — вскрикнул он.
— Что там? — донёсся сверху испуганный голос Алины.
— Режиссёр пропускает только его — сказал Алекс, и поднявшись, стал карабкаться по стене ямы наверх.
Я вынул руку из суфле и обернулся.
— Похоже, что пройти через эту штуку будет больно.
Алекс уже успел выбраться, и стоя на коленях у самого края, смотрел на меня.
— Сделай всё быстрее — сказал он — Мы натворили такого, что, вряд ли, Инри оставит нас в покое. Этот сукин сын жаждет отмщения и повиновения. Нужно было всё же оставить его крысам.
— Это равноценно убийству, а ты же помнишь, что сам сказал насчёт убийства? - я увидел, как Алекс неопределённо махнул рукой — У меня где-то два-три часа — сказал я как можно увереннее — Думаю, успею. А до этого времени Инри не должен вернуться.
Опустив взгляд, я вновь уставился на белую массу.
— Наверное, надо прыгать — проговорил я, обращаясь скорее к самому себе.
— Будь осторожен, хорошо? — услышал я голос Алины, и сделав шаг вперёд, стал проваливаться вниз.
Иголочки впились в моё тело, взгляд, несмотря на цвет массы, заволокло чёрной пеленой, и я стал падать, чувствуя, как в ушах засвистел ветер. Такое же я испытал в аквапарке, когда стремительно нёсся вниз внутри чёрной трубы, единственно, тогда кожа не подвергалась садистскому иглоукалыванию.
— И эти иголки, это тоже всё долбаный Первый — пронеслось в моей голове, и я со всего маху ударился обо что-то твёрдое.
Едва не вырубившись, я приподнялся, и чувствуя глубокую боль во всём теле, простоял несколько минут на карачках, глубоко и судорожно дыша. Боль нехотя отступала, но в глазах ещё стояла непроницаемая тьма. Наконец, и она стала медленно расползаться в стороны, и я сквозь выступившие от боли слёзы разглядел деревянный пол.
Осторожно поднявшись, и бросив взгляд на двери, я попытался понять, за которой находится кабинет, где скорее всего режиссер и сидит за столом, постукивая по его крышке карандашом, но как и в тот раз, шансов у меня было не намного больше десяти процентов. Потому я просто стал подходить к дверям и пытаться их открыть.
Внутри тела, где-то глубоко под кожей, всё ещё продолжали колоть сотни иголок, но пульсация уже затихала, и ощущение постепенно переходило даже в приятное, чтобы вскоре сойти на нет. Но во мне всё ещё оставался страх пережитой боли, и я двигался осторожно, в каждую секунду опасаясь её возвращения. Наверное, это были первые шаги родившейся новой фобии. А потом у неё выпадают молочные зубки, и на их месте вырастают...
Двери не открывались. Я подходил к ним по очереди, обходя холл по периметру, и сперва дёргал на себя, а потом толкал в обратную сторону.
— Наверное, дверь ведущая в кабинет, будет единственная открытая — подумал я — Что же, так даже лучше. Без всякой там дурацкой интуиции.
На седьмой попытке дверь поддалась, и я замер на несколько секунд, собирая в комок свои чувства и мысли. С чего начать? Какими действиями, какими словами?
Я глубоко вдохнул пыльный воздух холла, и осторожно потянул дверь на себя. Она бесшумно открылась, и сделав пару шагов, я увидел режиссёра.
Он стоял по ту сторону стола, спиною ко мне, и разглядывал одну из картин на стене.
— Ты пришёл — без какой-либо интонации проговорил он, и неторопливо повернулся ко мне. Его лицо было серьёзным, хотя я ожидал никак не меньше презрительной ухмылки, или перекошенной маски ненависти.
