Ознакомительная версия.
Под днищем проплывавшего над космодромом «чинука» толпа волокла по земле сопротивляющегося конгрессмена Стоуна. Постреливавшие во все стороны, его ребята — вышколенный специальный президентский корпус, следовали на небольшом отдалении, боясь приблизиться, боясь поранить государственное лицо. Одного из тех, кому он давал присягу служить и защищать.
Харрис обнаружил, что не испытывает никаких эмоций. И вдруг панически испугался этого. Черта с два! Он присягал не ему, а своей стране. Образу жизни, родине, наконец! А не какому-то прощелыге, которого через четыре года сменит на посту еще один такой же.
Неожиданно Харрис понял, что он ужасно и безвозвратно стар. Ему захотелось к жене, повидать дочку с мужем, понянчиться с внуками. Выпить в баре пивка или посмотреть футбол. Да, в конце концов, поваляться на кровати его Молли, в памяти тут же всплыл такой родной и давно оттесненный порохом и танковой горючкой запах дома. Места, где его ждут. Это чувство, непонятно где зародившись, пробрало его до глубины души, в самых потаенных недрах которой все еще жил, упрямо томился посаженный в клетку с прутьями из военной муштры и лишений человек, который давным-давно смертельно от всего устал. Что, старый говнюк, обосрался?
Крепко-крепко зажмурившись, он стиснул зубы от стыда, от бессильной злобы, собственной поганой прокравшейся в голову слабины — сердце свое старый солдат уже давным-давно положил на полку вместе с другими простыми радостями простого гражданского — слабины и минутной трусости. Или все-таки нет… Да что же это за дерьмо-то такое, вашу мать?! Захотелось рвануть с ремня пистолет и, не раздумывая, всадить себе пулю меж глаз.
Внезапно, по-звериному застонав, Харрис, наплевав на открытый эфир, в котором крики мешались с командами, во все горло выдал витиеватую тираду такой отборной казарменной матерщины, что сидящий рядом пилот повернул голову и удивленно на него посмотрел с медленно отвисающей челюстью. Ну, признайся себе, наплевав на сраную гордость, — с мазохистским наслаждением продолжал мысленно накручивать себя Харрис — что боишься не меньше всех тех ребят, которых только что самолично выбросил в царящий под шасси вертолета хаос отстаивать… что?
А за что они сражаются сейчас. Все те парни, федералы, копы, телевизионщики и киношники, обычные люди, в конце концов, которые пришли ради одного человека, ради Мессии, которого сами и создали и которому поклонялись и которого с такой же легкостью, не получив желаемого, рухнув в самообман, бросили на алтарь. Он отчетливо понял, что тому привычному, старому миру, в котором он жил, в эту самую минуту приходит конец. Окончательный и бесповоротный. Самую страшную минуту в его жизни. Время — когда нужно выбирать. Ну так хрена лысого, сукины дети!
— Разворачивай!!! — рявкнул он.
— Сэр? — еще не отойдя от услышанного словесного кульбита, растерянно промямлил пилот.
— Поворачивай эту дуру, кому говорю!
Кто ты? Человек, приговоренный
Светить во спасение сквозь века.
Плотник,
Выпиливший свой крест,
На умирающих душах человечества.
На могиле этого неизвестного солдата
Положите инструмент того, кто умер за нас,
Инструмент плотника.
Тот, кого они бьют, —
Все тот же больной старик,
Сон их драгоценного спасителя.
Крепко поцелуй их
И заставь их плакать
Над обещаниями о вечном мире.
Плотник,
Выпиливший свой крест,
На умирающих душах человечества.
На могиле этого неизвестного солдата
Положите инструмент того, кто умер за нас,
Инструмент плотника.
Я слышу тебя
Сквозь симфонические звуки природы.
Непорочность, в которой невозможно усомниться.
Они приказали мне лечь на траву
И осмотреть моего спасителя,
Распятого под пение птиц.
«The Carpenter», гр. Nightwish
Грохоча дублированными лопастями, вертолет послушно поменял курс. Во всем этом кровавом безумии, в неудержимой, неконтролируемой геометрической прогрессии с каждой новой секундой охватывающем мыс, все позабыли о распятом на кресте, истерзанном и нагом астронавте, который беспомощно сник, уронив на грудь голову. Символ надежды и радости, на который сутки назад молилась и который воспевала вся планета, теперь был позабыт и никому не нужен. Человеческая природа жестокости с неистребимой животной яростью снова и снова брала свое. Маховик смерти раскачивался, разя все и вся. Новое безумие алкало новых жертв.
Уже не дышащий Алекс так и лежал у подножия разрушенной сцены, его разбитые очки были втоптаны армейской подошвой в грязь. С трудом взобравшись на разрушенный помост, окровавленная и истерзанная Лара, еле удерживаясь на четвереньках, подползла к основанию самодельного креста, на котором висел до смерти замученный Гай, и, встав на колени, протянула исцарапанные, покрытые синяками руки, нежно коснувшись его ступней.
— Прости нас, — всхлипывая, прошептала она растрескавшимися губами, баюкая ступни у лица. — Если можешь, прости…
Ее некогда такие красивые и шелковистые волосы мятой паклей закрывали лицо, слипшись от пота и крови. Судорожно давясь рыданиями, она бережно прижала ноги к своему окровавленному, заплаканному лицу.
— За что вы все так, — она повернула голову, оглядывая усеянную телами пустошь, и увидела, как трое солдат, выбив из рук Дена камеру, разбили ее, добавив очереди из автоматов, а потом опрокинули режиссера и стали пинать ногами. — Почему…
— Тут что-то не так, — наблюдая в бинокль за фигурой распятого Гая, настороженно пробормотал Стив.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился напарник, пытаясь разглядеть, на что смотрит Хокс, но ничего не увидел, кроме беснующейся толпы и шаттла, свечой возвышающегося над ней на фоне бирюзового неба. — Что вы там видите?
— И все из-за одного человека, — пробормотал помощник Стива, сидящий рядом с ним в машине за линией военного оцепления.
— Почему он не воскресает? — продолжал разговаривать сам с собой Стив.
— Кто?
— Гай Метьюс, — с ноткой раздражения на недогадливость напарника, Хокс чуть оторвал от лица окуляры и скосил на соседа недовольный глаз. — Мессия.
— Действительно, почему?
С тяжелым вздохом опустив прибор на колени, Хокс смерил напарника долгим усталым взглядом и покачал головой.
Ознакомительная версия.
