— У нас стены закрывают щитами, чтобы людей не пугали картины чуждого нам мира, — сказал он и вдруг спросил: — Что будет, если пройти сквозь неё?
— Мясное пюре, — ответила я. — Войти в потайницу можно только через щель. Это правда, что в некоторых бывает по нескольку щелей?
— Обычно у потайницы три щели, — ответил Грюнштайн. — Одновходные встречаются редко. А из космоса Шамбалу видно? — заинтересовался он.
— Если посмотреть на фотоснимок магическим зрением или открыть файл изображения специальной программой, то будет видно стык пространственной складки. Вернее, встроенные в неё ворота.
— А как вы получали такие снимки?
— Через насовские спутники, — сказала я. — Там система безопасности паршивенькая, если умелый хакер не будет наглеть и лезть в запретные зоны, сумеет много чего полезного нафотографировать.
— Почему-то именно так я и подумал, — хмыкнул Грюнштайн.
— Так мы будем Калапу смотреть, — кивнул на фуникулёрную линию Роберт, — или будем умнее и вернёмся в аэропорт? Надо успеть на вечерний рейс. К полуночи метель усилится, и Камнедельск закроют минимум на сутки.
— Дождёмся темноты, — сказала я. — Ночные огни Калапы — единственное, ради чего стоило сюда лететь. Легенды нисколько не лгали, когда расхваливали дивное сияние Шамбалы, наоборот, нагло преуменьшали истину.
Ночь в горах наступает быстро, и прекрасное зрелище мы ждали не более десяти минут.
У подножия дворовых башен установлена особая подсветка, а на вершинах — прожекторы. На равновесной есть только отражатели на самой верхушке. На городских улицах зажигается множество фонарей. Всё это выглядит так, что над озером маленьких огонёчков возвышается столб чистейшей Тьмы, такой, что видна даже сквозь самую непроглядную ночь. Сияют столб Сумрака и столб Света, а над ними мерцают и переливаются разноцветные сполохи, очень похожие на северное сияние — словно крыша из огромного сгустка сырой магии.
Грюнштайн только едва слышно ахнул от восхищения. Я видела огни Калапы не впервые, но всё равно долго не могла отвести от них глаз. У Роберта слегка подрагивали полностью раскрывшиеся крылья — за годы, прожитые в Троедворье, вампир многократно любовался этим сиянием, но всё равно был очарован им не меньше меня.
Красивы шамбальские огни необыкновенно.
— Пора, — стряхнула я наваждение.
Роберт первым вошёл на КПП.
— Подождите, Нина Витальевна, — остановил меня Грюнштайн. — Скажите, вы замужем?
— Официально нет. Но у меня есть парень, живём вместе. В России это называется гражданский брак. Высокочтимый посол, а какое значение имеет моё семейное положение?
— Наверное, никакого, — ответил Грюнштайн. — Только… Скажите, а Кох знаком с вашим супругом?
— Мало. Для приятельства они слишком разные по характеру люди, к тому же никаких общих интересов у них нет. Роберт — соединник, а Егор — медик, который хотя и подрабатывает на полставки в равновесном госпитале, в дела Троедворья не включён совершенно. Но относятся они друг к другу с симпатией.
Грюнштайн кивнул.
— Не сомневаюсь. Сначала мне показалось, что Кох влюблён в вас и ревнует ко всем мужчинам подряд, но вскоре понял, что здесь что-то иное. Вы очень много для него значите, но это не влюбленность. — Грюнштайн запнулся, подбирая слова: — Нина Витальевна, вам обязательно нужно поговорить с ним начистоту и как можно скорее. Парень напряжён как перетянутая струна, срыв может быть в любое мгновение.
— Да, — согласилась я. — Знать бы ещё, как начать разговор.
Грюнштайн виновато развёл руками, посоветовать он ничего не мог. И потому спросил сразу о деле:
— Что вы решили со стихийниками?
— Решает Люцин.
— Нет, командор. Решение, как и всю ответственность за него, директор переложил на вас.
Я хмыкнула. На Люцина не похоже, он любит решать всё единолично.
— Моё мнение, высокочтимый посол, следующее: ни вы, ни я, ни предстоятель с Люцином не имеем права распоряжаться судьбами других людей. Если какие-то общины хелефайев, гномов или гоблинов действительно хотят переселиться в Троедворье, пусть их правители сами приезжают для переговоров. Троедворские посольства в Пражании и Багдадии есть, из потайницы в потайницу налажены прямые телепорты, так что никаких сложностей с транспортом и организацией встречи не возникнет. Ведь каждая нычка — это независимое государство?
— Все они связаны с Альянсом вассалитетом, — ответил Грюнштайн. — И распоряжаться своими поданными, пусть и косвенными, верховный предстоятель имеет полное право.
— Вряд ли полнота сюзеренского права столь велика, — возразила я. — Во всяком случае, моё решение однозначно — правитель каждой общины, которая желает переселиться в Троедворье, лично обсуждает это с нашим послом. При желании представители общины могут приехать в Камнедельск, чтобы посмотреть на троедворское житьё-бытьё, и решить, а нужна ли им эта нескончаемая бойня.
— Для вампиров таких сложностей нет, — возмутился посол.
— Вампиры умеют жить на основице и понимают, на что идут, включаясь в троедворскую жизнь. Нычанам с переизбытком хватило предательства Альдиса, когда он отдал их вам и лигийцам как вещь. Даже если верховный предстоятель твёрдо вознамерился повторить эту гнусность, с Троедворья вполне достаточно одного позорища.
— Для дипломата вы слишком резки и прямолинейны, командор, — ответил Грюнштайн. — Переговоры так не ведут.
— Дипломат я временно и случайно, а наказатель — постоянно.
— Наказатель? — не понял Грюнштайн. Я объяснила. Посол посмотрел на меня с недоверием. Я кивнула, подтверждая сказанное. Грюнштайн молчал, не зная, что ответить — с наказателем в своей дипломатической практике он столкнулся впервые.
— Высокочтимые дипломаты, — выглянул из КПП Роберт, — вы что тут пришествия вампирьего короля ждать собрались? На самолёт опоздаем.
— Не понял, герр Кох, — сказал Грюнштайн.
— Это означает «никогда», — пояснил Роберт одну из самых расхожих идиом Троедворья.
— Я догадался, что это означает, но почему? Ведь ваш король действительно может придти.
Роберт презрительно фыркнул.
— В Багряной короне и сразу же после четвергового дождика.
— Багряная корона существует в реальности, — ответил Грюнштайн. — И надеть её сможет только истинный владыка всех вампирских общин. Король или всеповелитель, называйте как хотите. Из всех остальных людей мира к ней позволено прикоснуться только хранителю, и лишь для того, чтобы содержать в чистоте и порядке. Даже боги не смогут взять её, она принадлежит только своему истинному владельцу. Пусть ваш последний государь и погиб семьсот семьдесят пять лет назад, его корона никуда не пропала. Она ждёт наследника всеповелителя Бернарда. Того единственного, кто сможет пройти испытание и окажется достойным её надеть. Герр Кох, я сам видел чаротворца, который дерзнул прикоснуться к короне, не имея на это никаких прав, и руки ему защитное волшебство сожгло в прах до самых плеч. Мне было всего тринадцать лет, но этого мага я не смогу забыть до конца жизни. У него и лицо, и всё тело было в грубых шрамах от ожогов. А вместо рук — короткие пепельные культяпки. Страшно, — поёжился Грюнштайн. — Багряная корона — это не легенда, герр Кох. Она есть, и хранится у Иштвана Келети, повелителя общины Анрой-Авати.
